Больные сегодня особенно раздражали. «Что они несут! Достали, сил нет!» Валерий отвечал односложно, порой невпопад. Перед глазами стоял вчерашний вечер, клоунская раскраска на бледном лице жены, черные патлы, пьяный блеск в глазах, нахальная улыбка, движения дешевой шлюхи из плохого кино. А он словно ждал этого, набросился, с остервенением срывая дурацкий прикид. Она не противилась ничему, лишь смеялась, доводя до исступления. Они будто дрались не на жизнь, а на смерть, без слов и ласк до бессилия, изнеможения, провала.
Утром Лада молча стирала осыпавшуюся под глазами тушь и приглашала завтракать, как обычно. Валерий соврал себе: «Все о'кей!» Но неприятный осадок никуда не делся, тревога лишь росла, пищала противно, как сигнализация: «Ты все сделал не так! Не услышал крика о помощи!» Лугов в раздражении осмотрелся: яркий рекламный плакат на стене сулил легкий и быстрый выход из депрессии. «Мне бы так! Нажрался таблеток, и все здорово!»
Набрал жену. Нет ответа. В который раз. Нужно ехать скорее. Ординаторы сами справятся. На всякий случай обошел отделение, вроде все в порядке. Только больной Мишин, как всегда, недоволен: кормят невкусно, лекарства дают дешевые, некачественные, да еще убирать заставляют, а он человек старый, тяжелобольной. Мол, никакого внимания к инвалиду. Толстая румяная физиономия с прилепленной сладенькой улыбкой, говорит быстро, брызжет слюной. Валерия покоробило. «Тот еще фрукт, кляузник, сутяга, связываться — себе дороже! Видит, человек торопится, все равно пристает. Уважения требует, сволочь! Будто его заслужил! Педофил, насильник! Отлечился, и можно всю жизнь права качать?! Инвалид, блин, льготник! А с теми детьми что стало? О них кто-нибудь позаботился? А с моим сыном что будет?» Мысли пошли по неправильному руслу, раздражение росло, захотелось отшвырнуть наглую мразь прочь с дороги. Сдержался с трудом, бросил на ходу: «Я занят!»
Толкнул, дверь не открывалась, черный мешок застрял на пути. Валерий нажал сильнее, что-то затрещало, посыпались картины. Гусеницы, жуки — всякая гадость. Нечаянно наступил, хрустнуло, взметнулась пыль. Чертыхаясь, стал засовывать все обратно в пакет. «Выбросить надумала, молодец, давно пора!»
— Ладушка, ты дома?
Тишина. Глянул: ботинки, куртка на месте. Прошел на кухню, немытая посуда так и стоит с утра, вздрогнул, похолодел — пустые блистеры. «Ксанакс — ерунда!» — мелькнуло, но не утешило. Рванул в комнату, упал на колени, потрогал — жива! Должно бы отпустить, но ни фига подобного. Валерий сидел на полу, будто оглушенный. Лада мерно дышала, слегка улыбаясь во сне, как раньше, очень давно.
