– Триста сорок семь писят, – бросила кассирша после того, как прощелкала покупки. Я набрал с запасом, чтобы хоть несколько дней продержаться.
Банки и свертки мягко скользнули в пакет. Я вцепился в ручку, поднял, внезапно ощутив это – чувство реальности. Вот он, пакет, тяжелый, там покупки, я иду домой, я буду завтракать. Больше никаких голосов, все пройдено, трудный этап в жизни, а сейчас вот – снег повалил, кругом белизна, пусть ненадолго и все же.
– Возьми-ка, – тетрадный лист в руках у попрошайки, сложенный вдвое, под снегом казался серо-желтым.
– Это… что?
– Возьми-ка. Тебе, – слова выходили из ее гортани нехотя, будто и не знала она их, а кто-то вот нашептал и – запомнила.
исток, еще больше смявшись, перекочевал из ее руки в мою. Я нехотя принял бумагу. Что там могло быть? Прошение о вечной милостыне? Просьба стать ее возлюбленным? Чего еще можно ожидать в письменном виде от сумасшедших нищенок?
– Потом. Прочитай, – проскрипела тетя Валя, мотая седой нечесаной шевелюрой с остатками рыжей хны. Откашлялась и со скрежетом выхаркнула темно-коричневый плевок изо рта. Плечи женщины то поочередно, то сразу вместе дергались. С листом в одной руке и пакетом в другой я двинулся домой.
Уже у подъезда я развернул бумагу. На школьных клетках плыли крупные буквы:
В ТЕАТРЕ
ЛУЧШЕ
СЛЫШНО
В каком еще театре? В театре я не был… Как-то, после исчезновения Марины, мы решили – пойдем, надо жить дальше, возможно, это сгладит. Ни черта, конечно, не сгладило. Даже не помню, что смотрели. Весь прошлый год был словно залеплен такими вот обрывками мокрых тетрадных листов, рекламных газет и объявлений. А полет с моста был фотографией с последней страницы какого-нибудь еженедельника – из тех, что желтеют на развалах в дальнем углу супермаркета.
И теперь, когда нужно определиться – сошел я с ума или нет – уже сошедшая с него нищенка сует мне рукописную рекламу какого-то ТЕАТРА. С хорошей слышимостью. Проверка на реальность? Подстава? Бред…
Я занес покупки в квартиру. Пакеты покорно прошуршали у порога, а я развернулся. Завтракать расхотелось. Я двинулся в парк.
Голые стволы деревьев встречали неприветливо. Качали головами на ветру – «опять ты, опять ты». Полгода после исчезновения Марины я приходил сюда ежедневно. Глаза старались найти хоть какую-то зацепку, а память проворачивала все, что привело к исчезновению дочери.
Вот здесь мы шли за руку – крутой спуск в овраг, можно запросто улететь. А тут Маришка побежала, пугая голубей, что толклись по асфальтовой дорожке. Там я отошел в кусты – поссать. Вот и поссал…
