Солнце склонялось к западу, когда я с проводником отправился на осле к сфинксу. Мы ехали довольно быстро, так как приходилось спешить, чтобы добраться засветло: здесь темнота наступает сейчас же после заката солнца, Египет не знает сумерек, а луны приходилось ожидать часа два. Мы добрались весьма вовремя: когда подъехали к пирамидам, то уже последние лучи солнца освещали памятник Хеопса. Отпустив своего проводника, который должен был приехать за мной с восходом солнца, я стал устраиваться на ночлег между огромными лапами сфинкса. Наступила темная южная ночь, мириады звезд загорелись на темном небосклоне, — звезд, которые видели создание пирамид, присутствовали при возникновении сфинкса, видели их величие и могли многое рассказать из жизни тех, которые воздвигали все это, желая бросить свои имена грядущим векам и поколениям, — но случилось не то, чего они искали: имена их забыты, забыты их деяния, стоят только эти безмолвные памятники их былой, теперь забытой, славы и служат развлечением праздным туристам и доходной статьей местным арабам.
Так в этом мире все преходяще, ничто не вечно, вечен только один дух, который двигает всем, создает все и переживает все создания человечества, переживает все миры, наполняющие вселенную…
На смену жаркого дня наступила прохладная ночь. Я закутался в плед и стал всматриваться в таинственный сумрак. Глубокая тишина охватила дремлющую пустыню, ничто не нарушало покоя, только сфинкс, вероятно, продолжал глядеть сквозь этот черный покров ночи и думал свою тысячелетнюю думу. Показались признаки скорого появления луны: небо в одном месте начало светлеть, звезды теряли свою яркость, наконец появился и диск луны и сразу залил голубым светом и пустыню, и пирамиды, и всю гигантскую фигуру сфинкса.
Вдруг два снопа ослепительного света точно брызнули из обоих глаз сфинкса, и одновременно с этим мне почудились какие-то-звуки, исходившие будто из его недр. Я припал к его груди и стал прислушиваться — действительно, шум исходил из него. Я замер. Шум все увеличивался. Я стал различать пение, вначале тихое, затем все громче и громче. Казалось, оно приближалось; затем оно сделалось настолько громким и отчетливым, что ясно было, что поющие вышли уже из сфинкса и поют на открытом воздухе. Вдруг показалось шествие. Я приник к лапам сфинкса, стараясь быть в тени, чтобы не выдать своего присутствия. Происходило что-то необычное.
Впереди шли жрецы, которые на богато убранных носилках несли какую-то золотую статую. Все были в древнеегипетских одеждах; вслед за жрецами шли мужчины в богатых одеяниях, залитых драгоценными камнями; головы их были украшены золотыми обручами с подымающейся впереди головкой змеи; за ними шла большая толпа в более скромных одеждах, с клафтами на головах. Жрецы остановились перед сфинксом и поставили статую на пьедестал; вокруг появились жертвенники, заклубился фимиам, и скоро ароматические клубы дыма скрыли статую. Вся толпа простерлась ниц, а женщины опять запели. Они пели на древнеегипетском языке, но странно — я понимал все от первого слова до последнего. Постепенно к женщинам присоединились все присутствующие: они оплакивали прошлое величие Египта, оплакивали своих богов.
