Герасим. Ты был так похож на него… Часто мне хотелось пасть перед тобой на колени и молить о прощении. В иные же дни ты представлялся мне демоном, ополчившимся против меня… твой вид напоминал мне невинного… Двадцать раз я был готов убить тебя.
Юрий. Спасибо, что ни разу не сделал этого.
Герасим. Это моя епитимья — спасти тебя, чтобы бесконечно видеть подле себя мучающий меня призрак… Сколько тебе лет?
Юрий. Я думаю, двадцать. Мне ведь было двенадцать, когда ты меня забрал?
Герасим. И ему было бы двадцать. Сегодня он бы правил… О, я проклят! Проклят! Я это чувствую, и нет мне пощады… Хотя бы говори повсюду, что это Борис его убил… Он дал мне мошну с золотом, а потом захотел умертвить и меня… Если бы я мог сознаться в своем преступлении… покаяться епископу и умереть прощенным!
Юрий. Лучше не умирать. Ну же, успокойся, атаман-батюшка; попробуй уснуть.
Герасим. Уснуть! Я давно уже не сплю… По вечерам он приходит ко мне, к моей постели, на привале, когда гаснут огни и туман опускается на степь. Вот и сейчас он подает мне знак… там, возле того дерева… весь в белом…
Юрий. Это береза. Успокойся. Если бы здесь был призрак, наши кони испугались бы.
Герасим. Юрий, муки мои страшные… я скоро умру… В моем седле зашито сто двадцать дукатов… Вот, возьми еще это… Его крестильный крест[12]… Там что-то написано… Конечно, его имя… Никогда не мог осмелиться продать его… А ты можешь. На этом кресте кровь, но не ты ее пролил… Коли продашь его, будешь богат. Вели тогда помолиться обо мне…
Юрий. Будь уверен.
Герасим. Теперь прощай… Помолись за меня, коли не боишься… скажи молитвы, какие знаешь.
Юрий. Что-то я ни одной не припомню… Впрочем, вот: Отче наш… да будет воля Твоя…
Герасим. Да будет воля Твоя…
Юрий. Прости смиренному грешнику…
Герасим. Смиренному грешнику…
Юрий. Который скоро предстанет перед Тобой… (Засыпает.)
Герасим. Уснул!.. Он может спать… Боже мой! Боже! Мне кажется, будто разверзлись хляби небесные… Они обрушиваются на лес, точно стаи воронья, и он, он опять здесь!.. Юрий… Юшка! Проснись! Защити меня!
Юрий(внезапно пробуждается и хватает свою аркебузу). Где мы?.. Кто здесь?
Герасим. Дитя! Дитя!.. Он схватил меня, тянет… Смилуйся! (Умирает.)
Юрий. Никого! Никого нет… Прости, атаман Герасим Евангель… Я задремал… все случается… уже светает… Мы снова потихоньку тронемся в путь. Ну же, мужайся. Допьем фляжку. А? Не сдавайтесь… Вот я посажу вас в седло, и вы увидите, все будет хорошо… мужайтесь! Бог не без милости… Эй, Герасим Евангель! Атаман!.. Ох, вот те крест, он мертв! Как он стиснул зубы… Конец. Этот чертов младенец сжимал его сердце! Кто бы мог заподозрить в старом запорожце такую совестливость? Конечно, это было ужасно. Дитя, да еще царевич!.. Странного приемного отца даровала мне судьба!.. Бедный Герасим Евангель! Однако он был смельчак… бывалый воин… А дурная стрела меж ребер делает его более беспомощным, чем рыба, вытащенная из воды… И вот я один на всем свете… где рать моя? В этот час, думаю, я один могу ответить на зов. Остальные сейчас небось торчат головами на кольях Ислам-Кермана, а тела их в степи служат добычей воронья… В этом седле сто двадцать дукатов. Целое состояние. Да еще этот крест, золотой, и сверкающие каменья, ей же ей, будто волчьи глаза. (
