Момент для революции был выбран удачно. С именем Дмитрия связывались воспоминания о старинной династии, по которой скорбел народ. Повсюду и во все времена находятся те, кто не способен осознать, что цари смертны, как все люди; но в России того времени еще и особые исторические условия способствовали распространению мифа о законном царевиче, чудом спасенном от смерти. В своем государстве Борис предоставил убежище шведскому принцу Густаву Эриксену, изгнанному и преследуемому узурпатором. Многие русские слышали рассказы об этом Густаве, который избежал двадцати покушений — попыток убийства или отравления, служил ради пропитания мальчиком на постоялом дворе, и в нищете и опасностях его всегда хранило Провидение.
У молодого человека, выдающего себя за царевича Дмитрия, на щеке была бородавка и одна рука была короче другой — признаки, возможно прежде замеченные у истинного царевича. К тому же он предъявил золотую печать с российским гербом и бриллиантовый крест несметной стоимости, который, по московскому обычаю, был им получен, как он говорил, от крестного в день крестин. Неоспоримые документы, не имевшие в то время широкой известности в России, свидетельствуют о смерти царевича среди дня, что делает почти невозможной подмену ребенка. По рассказам же этого незнакомца, убийцы, проникшие в его спальню ночью, в темноте закололи кинжалом сына крепостного, которого лекарь царевича заставил лечь в его постель. Он добавлял также, что этот предусмотрительный лекарь увез его и укрыл в каком-то монастыре, свято храня его тайну. До этого ему предоставлял укрытие и покровительство один русский князь; но князь и лекарь давно умерли, и нищета вынудила именитого изгнанника поступить на службу к литовскому вельможе. Однако незнакомец избегал деталей, которые могли бы скомпрометировать его. Похоже, он хорошо знал историю России. Он говорил по-польски столь же свободно, как и по-русски, а возможно, даже лучше[4]; и, наконец, был умелым фехтовальщиком и великолепным наездником. Двое польских слуг, бывших в России в плену, узнали его, и, надо думать, то были великие физиономисты, если они смогли обнаружить черты десятилетнего ребенка в двадцатидвухлетнем юноше.
Получив признание литовских вельмож, самозванец вскоре приобрел большую известность. Борис обеспокоился и совершил огромную ошибку, предложив отважным воеводам денег, чтобы они выдали ему своего гостя. Эмиссары были с негодованием отвергнуты. Самозванец попросил покровительства у Сигизмунда III, короля Польши, и, получив согласие, стал готовиться к обращению в католическую веру. Король был весьма набожен, про него говорили, что он утратил землю, дабы обрести небеса; и действительно, он был изгнан своими шведскими подданными из-за нападок на их религию. Сначала Лжедмитрия наставляли в вере польские иезуиты и папский нунций, монсеньор Рангони, которых, похоже, он совершенно одурачил. В их присутствии, но в страшной тайне он отрекся и пообещал, о чем свидетельствует сохранившийся документ, приложить все усилия для истребления раскола на Руси. И это еще не все. По другим обязательствам он уступил Сигизмунду Северские земли, обещал жениться на Марине Мнишек, дочери воеводы, принимавшего его, и одарил своего будущего тестя суммой в два миллиона флоринов, которая, понятно, могла быть выплачена только в более счастливые времена. Все эти записанные и заверенные обещания он официально представил Сигизмунду, который нарек его Дмитрием Ивановичем, назначил ему пенсион и дозволил принимать советы и услуги польских дворян.
