Столыпин был согласен с шурином. Он видел: Суворов прикидывается, играет роль, а на самом деле не так прост, как может показаться поверхностному, ненаблюдательному человеку.
…Всадники проехали небольшой лесок, и вдруг очутились перед лагерем Елецкого полка.
Был полдень. Лагерь отдыхал.
Стоявший у пирамиды часовой, видимо, сразу признал фельдмаршала.
– К ружью! – истошно закричал он.
Суворов скакал куда-то в гущу палаток, к середине лагеря.
«Куда он?» – шпоря своего коня, недоумевал Столыпин.
Фельдмаршал осадил коня у палатки, возле которой стоял огромный, с добрую кадку, барабан.
– Яков Васильич! – нагибаясь с седла, окликнул весело, по-приятельски Суворов. – Яков Васильич! Господин Кисляков!
– Асеньки? Ах ты, Господи! – послышалось из палатки.
Палатка заходила ходуном, и через секунду из нее выскочил высокий, весь седой барабанщик.
– Здравствуй, отец наш Александр Васильич! – радостно приветствовал он фельдмаршала. – А я-то сплю… – укорял себя барабанщик.
– Здорово, Яков! Ты – чудо-богатырь! Ты – русский!
Барабанщик надел каску и, проворно схватив барабан, стал натягивать бунты. Сразу было видно – мастер своего дела. Такой барабанщик, который и марш бьет, и водку пьет, и табак нюхает – все в такт.
– В бою при Бресте ядро прошибло у него барабан. Яков Васильич ворвался к ляхам, выхватил у них барабан и ударил в поход. Вот он каков! – рассказывал, обернувшись к Столыпину, Суворов. – Ну, как польский барабан, хорош?
– Справен, батюшка Александр Васильич. Мертвого подымет!
– Так бей тревогу, Яков!
Кисляков не заставил себя ждать. Взмахнув палками, он истово ударил в барабан.
– Свой народ надо знать. Румянцев через десять лет узнал в Орле сторожа, который был рядовым в Кагульском бою. По имени его назвал, поцеловал! – кричал, нагибаясь к Ивашеву, Суворов.
«Вот те и чудак! Как бы не так!» – подумал Столыпин, едучи за Суворовым сзади.
