В черном небе возникали и тут же гасли огненные сполохи.
Вспышки пушечных выстрелов лишь на мгновение освещали крепостные стены.
Пока стояла густая темень и вся местность освещалась только огнями выстрелов, наблюдать, как проходит штурм, было невозможно. Приходилось ждать известий от начальников колонн и слушать обычную музыку боя – крики «ура» и «алла», доносившиеся сквозь раскаты пушек.
Суворов волновался как ни в одном сражении. Он не мог устоять на месте. Его тянуло туда, где кипел жестокий рукопашный бой. Впервые за все тридцать лет боевой деятельности он вынужден был оставаться где-то позади.
Суворов ходил по небольшому пригорку – от его склона, где со своими конями толпились спешенные тридцать казаков конвоя, до костра, у которого на барабане, с бумагой и карандашом в руке, сидел белобрысый полковник барон Тизенгаузен.
Это был один из любимцев князя Потемкина. Светлейший прислал его «для примечания военных действий, для журнала и абресса», а попросту говоря, для слежки за Суворовым и для того, чтобы потом был предлог дать своему любимчику крест.
В последние дни к Суворову понаехало из Ясс множество разных сиятельных иностранцев и русских – погреть руки у измаильских стен. Но Суворов всех их прикомандировал к колоннам и полкам. Барон же оказался хитрее остальных: он оградил себя от опасности, получив у светлейшего точное назначение.
«Примечай, примечай!» – иронически думал Суворов, каждый раз доходя до него и круто поворачиваясь налево кругом.
В первые минуты, когда тишину разорвали пушечные залпы, когда со всех сторон в темноту понеслось громовое «ура» и ему тотчас же стало вторить заунывное «алла» турок, Суворов беспокоился об одном: как бы в темноте колонновожатые не напутали чего. Темнота, ночь, с одной стороны, были на руку: они скрывали малочисленность русских. Суворов всегда предпочитал ночной бой. Как ни были готовы турки к обороне, но все-таки ночной удар получался внезапным, неожиданным. Кроме того, неприятель не мог видеть, какие силы атакуют, и при этом стрелял наугад. Но, с другой стороны, темнота имела и некоторые неудобства: в ней трудно было ориентироваться. Вот наконец послышался конский топот и чей-то голос окликнул:
– Где генерал-аншеф? Где Александр Васильевич?
– Давай сюда, братец! – крикнул Суворов.
К костру подскакал ординарец от второй колонны. Уже по его бодрому голосу Александр Васильевич почувствовал, что известия хорошие.
– Вторая колонна закрепилась на валу, – торопливо докладывал ординарец. – Полковник Неклюдов первым взошел на бастион. Овладел пушками!
