– Звоню, Дима, чтобы узнать, как вы добрались…
На следующий день в шесть вечера он был по адресу, который она ему назвала. Позвонив ей, он вышел из машины и стал ждать, подняв воротник. Увидев, как она выходит из-под арки, он устремился к ней. Ее наряд – узкие джинсы, мягкая черная куртка со стоячим меховым воротником – больше подходил для поездки за город, чем для похода в театр. Поцеловав ей руку, он довел ее до машины и усадил. Сев за руль, он указал на заднее сиденье, где находился большой букет белых роз.
– Я заметил, Наташенька, что вы равнодушны к цветам и все равно не мог не купить. Не забудьте забрать их после театра!
Приехав за полчаса до начала, они прогулялись по Садовой и без десяти семь вошли в театр. Он помог ей снять куртку, под которой обнаружился светлосерый (к глазам?) свитер с широким воротником, позволявшим видеть нежную ямочку у самого подножия горла. Тонкая, плавная, прямая она пошла рядом с ним, с любопытством поглядывая вокруг и играя живым каштановым блеском собранных в узел волос. Ему вдруг показалось, что сейчас она оставит его в зале и двинется на сцену, где ей самое место.
В тот вечер давали «Кто боится Вирджинии Вульф». Они устроились в шестом ряду, откуда он мог различать потертую условность реквизита и напряженное притворство актеров. Сцену раздирали мрачные буржуазные страсти, и он косился украдкой на ее сосредоточенное лицо, замечая на нем, как на поверхности чистой прозрачной воды игру и столкновения течений. Она сидела то чинно сложив руки на коленях, то скрестив их на груди, и он думал, настанет ли день, когда он сможет взять ее руки в свои и гладить их. В конце концов, действие захватило его и, выходя на антракт, он сказал:
– Послушайте, Наташенька, я никогда не думал, что может быть так интересно!
– Вы что, совсем не ходите в театр? – недоверчиво спросила она.
– Стыдно признаться, но последний раз я был в театре уже не помню когда. Обычно мне хватает театра, который у меня в голове…
Они спустились вниз, и он, оставив ее у дамского кабинета и отойдя в сторону, принялся разглядывать одухотворенных молодых людей, одетых так просто, словно они явились сюда прямо с кухни. Зачем пришли? Чего ищут? Что хотят понять? И разве для этого нужно ходить в театр? Ведь настоящий театр – это наша жизнь, и самое главное ее действие происходит с нами сейчас!
Она вышла и, улыбаясь, направилась к нему. Слышалось в ее шествии нечто плавное, пурпурное, королевское, как в первых шестнадцати тактах второй части Патетической сонаты, за которыми следовала тема его вопросительной тревоги – да не грезит ли он, и к нему ли направляется эта царственная красавица?
