Несколько секунд казалось, что резак художника что-то робко ищет, потом решительно провел линию, и сразу же черты деревянной головы ожили в своей непонятной жути.
Я узнал желтое лицо незнакомца, принесшего мне книгу.
Потом я уже ничего не различал, морок длился только секунду, и я почувствовал, что сердце мое остановилось и трепещет от страха.
Однако в сознании остался след этого лица — как в прошлый раз.
Это был я сам, и я лежал на коленях Фрисляндера, озираясь по сторонам.
Мои глаза шарили по комнате, а чужая рука приводила в движение мою голову.
Затем я тут же увидел лицо взволнованного Цвака и услышал его слова:
— Боже мой, да это же Голем!
Короткая схватка — у Фрисляндера пытались силой забрать резную голову, но он отбивался как мог и, смеясь, воскликнул:
— Ну что вам надо, ведь башка совсем не удалась!
Он вырвался, открыл окно и выбросил голову на улицу.
В это время я потерял сознание и погрузился в кромешную тьму, сквозь нее была протянута сверкающая золотом канитель. И когда я, как мне показалось, спустя долгое время пришел в себя, только тут я услышал, как деревяшка со стуком упала на мостовую.
— Вы так крепко спите, что вас и пушками не разбудить, — обратился ко мне Иешуа Прокоп. — Междусобойчик окончен, ваш поезд ушел.
Горечь и боль оттого, что я до этого услышал о себе, снова овладели мною, я пытался крикнуть, что мне ничего не приснилось, когда я рассказывал им о книге Иббур, и что я могу ее вытащить из шкатулки и показать им.
Но меня никто не хотел слушать, и ничто не могло нарушить настроение общего подъема, овладевшего моими гостями.
Цвак насильно напялил на меня пальто и воскликнул:
— Скорей же в «Лойзичек», мастер Пернат, вам пора встряхнуться!
Я послушно дал Цваку свести себя с лестницы.
Все ощутимей и ощутимей становился запах дыма, проникшего с улицы в дом. Иешуа Прокоп и Фрисляндер шли в нескольких шагах впереди нас и о чем-то рассуждали на улице перед воротами.
— Провалилась сквозь водосточную решетку. Черт бы ее побрал.
Мы вышли на улицу, и я увидел, как Прокоп наклонился и стал искать голову марионетки.
— Вот уж обрадуюсь, если не найдешь эту дурацкую башку, — пробурчал Фрисляндер. Он остановился у стены, и на миг его лицо ярко осветилось и снова растворилось в темноте, когда он, чиркнув спичкой, раскуривал свою носогрейку.
Прокоп предостерегающе взмахнул рукой и нагнулся еще ниже. Колени его почти касались мостовой.
— Тише! Неужели ничего не слышите?
Мы подошли к нему. Он молча показал на водосточную решетку и, вслушиваясь, приложил ладонь к уху. С минуту мы стояли не двигаясь и прислушиваясь к звукам из колодца. Тишина.
