Мы стали плавить свинец — шутки ради, — я стоял, разинув рот, и не понимал, что все это значит, — в своем бестолковом ребячьем воображении я связывал это с Големом, о нем мне часто рассказывал мой дед, и мне представлялось, что дверь вот-вот распахнется и войдет незнакомец.
Моя сестра вылила из ложки расплавленный металл в чан с водой и стала потешаться надо мной — очень уж я разволновался.
Дряблыми дрожащими руками дед извлек блестящий кусок свинца и поднес его к свече. Вслед за этим всех тут же охватило волнение. Стали громко спорить, перебивая друг друга, я хотел было пробраться поближе, но меня оттолкнули.
Позже, когда я повзрослел, отец рассказал мне, что расплавленный свинец застыл в виде небольшой, но совершенно отчетливой головы — гладкой и круглой, словно отлитой в форме, — и был так похож на Голема, что все страшно испугались.
Я частенько беседовал с архивариусом Шмаей Гиллелем, охраняющим реквизит Старо-Новой синагоги, где находится глиняная фигура времен его величества императора Рудольфа. Он изучал Каббалу и считает, что эта глиняная глыба в человеческом образе, возможно, не что иное, как древнее знамение, точно такое же, как и в моем случае со свинцовой головой. А незнакомец, бродивший здесь, мог быть плодом фантазии и вымысла средневекового раввина, оживившего его прежде, чем воплотить в глине. И нынче в то же самое время, когда его вылепили при сходном астрологическом положении звезд, под которыми он был сотворен, призрак возвращается, изнуренный желанием обрести плоть и кровь.
Лицом к лицу столкнулась с Големом и покойная жена Гиллеля и испытала то же самое, что и я: впала в столбняк, когда таинственное существо подошло вплотную к ней.
Она говорила, что твердо убеждена: тогда ее собственная душа — отделившись от тела — с чертами странного существа на миг предстала перед ней и взглянула на самое себя.
Несмотря на ужас, охвативший ее в тот раз, она ни секунды не теряла уверенности в том, что представший перед ней мог быть только частью ее собственной души…
— Невероятно, — в задумчивости пробормотал Прокоп. Казалось, и Фрисляндер тоже весь погрузился в свои мысли.
Раздался стук в дверь, и в комнату вошла старуха, приносившая мне вечерами воду и все, в чем я обычно нуждался. Она поставила на пол глиняный кувшин и молча ушла.
Мы подняли глаза и увидели, как в комнате все ожило, но еще долго никто не произносил ни слова.
Как будто в дверь вместе со старухой проскользнуло новое настроение, к которому надо было только привыкнуть.
