Мирамонд же, полагая, что навеки лишился Зюмбюли, не хотел больше жить и принял яд. Однако врачи спасли его. Влюбленные поженились. Тесть уступил ему престол, и Мирамонд стал султаном. Таким образом, Мирамонд, заключает свое повествование автор, «показал Вселенной, что постоянная терпеливость побеждает все сего света гонения и непостоянной Фортуне вечное приносит порабощение».
Несмотря на всю фантастичность истории Мирамонда, на сходство многих эпизодов романа со сказками «Тысячи и одной ночи», сюжет его в отдельных эпизодах имеет реальную основу, изображения быта и нравов разных народов сделаны очевидцем. Этим объясняется живость и правдивость многих описаний, а также чувств и переживаний персонажей романа.
Своими романами Федор Эмин имел цель не только развлечь читателя, но и принести ему некоторую пользу. «Романы, — писал он, — изрядно сочиненные и разные нравоучения и описание различных земель с их нравами и политикою в себе содержащие, суть наиполезнейшие книги для молодого юношества к привлечению их к наукам. Молодые люди из связно-сплетенных романов обстоятельнее познать могут состояние разных земель, нежели из краткой географии, из которой ничего они без толкователя понять не в состоянии… Не всяк же имеет достаток содержать учителя, а нравоучение и старым людям не бесполезно».
О том, что искал и находил в «Мирамонде» Карамзин, что привлекало его в романах, он объяснил в «Рыцаре нашего времени».
«Но чем же романы пленяли его? — спрашивает Карамзин, имея в виду Леона. — Неужели картина любви имела столько прелестей для осьми- или десятилетнего мальчика, чтобы он мог забывать веселые игры своего возраста и целый день просиживать на одном месте, впиваясь, так сказать, всем детским вниманием своим в нескладицу „Мирамонда“ или „Даиры“? Нет, Леон занимался более происшествиями, связию вещей и случаев, нежели чувствами любви романической. Натура бросает нас в мир, как в темный, дремучий лес, без всяких идей и сведений, но с большим запасом любопытства, которое весьма рано начинает действовать во младенце, тем ранее, чем природная основа души его нежнее и совершеннее. Вот то белое облако на заре жизни, за которым скоро является светило знаний и опытов!
Леону открылся новый свет в романах; он увидел, как в магическом фонаре, множество разнообразных людей на сцене, множество чудных действий, приключений — игру судьбы, дотоле ему совсем неизвестную… (Но тайное предчувствие сердца говорило ему: „Ах! И ты, и ты будешь некогда ее жертвою! И тебя схватит, унесет сей вихорь… Куда?.. Куда?..“) Перед глазами его беспрестанно поднимался новый занавес: ландшафт за ландшафтом, группа за группою являлись взору. — Душа Леонова плавала в книжном свете, как Христофор Коломб на Атлантическом море, для открытия… сокрытого.
