Христиане принадлежат культуре, которая в течении тысячелетий внушала им, что смысл земной жизни состоит в надежде на спасение в жизни загробной. Даже после совместных усилий пяти или шести поколений неверующих работа по деконструкции этой системы верований может считаться едва начатой. Ницше и многие другие перепахали это поле, но понадобятся усилия еще многих поколений, чтобы перекопать и разрушить более глубокие фундаментальные слои, прежде чем мы сможем начать построение атеологического трансцендентного мифа, который изменит не только религиозные установки, но и всю структуру нашей психики. Мы только начали разоблачать расистскую, сексистскую, подавляющую, насильственную, лицемерную, паразитическую, эксплуататорскую трусость, которая, как скрепляющий цемент, есть во всех официальных религиях. У религии имеются достоинства, но отрицание ее теневой стороны привело к искажениям и совершаемым во имя духа злодеяниям. Философы, как и глубинные психологи, исследуют нерелигиозные способы трансценденции Эго. Например, жизнь, посвященная справедливости, любви, науке, природе, мудрости, красоте и истине, – жизнь, наполненная ценностями, превосходящими Эго.
Обычные заверения в человеческой любви – «Я буду любить тебя вечно» или «Я никогда тебя не оставлю» – могут быть искренними, но эти обещания абсурдны, если принять во внимание, что наша смертность есть абсолютное ограничение глубины любовного переживания. Тем не менее, это ограничение со всей окружающей его сладкой ложью не причина, чтобы лишиться духовной ценности любви. Мы приводим детей в этот мир, и мы безумно любим их, даже зная о том, что они будут страдать и умрут. Мы любим их с силой почти болезненной, хотя знаем, что, несмотря на все наши усилия, они, как и мы, подвержены смерти и страданию. Это кажется неразумным, но куда более неразумным было бы не любить вовсе. Чувство абсурда вследствие утраты религиозной веры может переживаться как нечто столь же естественное, как и ограниченность человеческой любви, как реальность, которая просто существует, как и многие другие факты реальности, которые невозможно объяснить логически.
С тех пор как жизнь предоставила мне второй шанс, экзистенциальное чувство абсурдного не покидает меня. В тесноте реанимационной палаты я готовилась к последнему путешествию, но оно было отложено, и я осталась лежать там с багажом моих старых ценностей, как будто с огромным количеством чемоданов, набитых уже ненужными мне вещами. Возврат к жизни казался чем-то вроде дурацкого возвращения домой после разыгрывания фальшивого отъезда. Впервые в жизни я в полной мере ощутила то, чему экзистенциалисты начала ХХ века придавали такое большое значение: распад всех смыслов, прежде воспринимавшихся как нечто само собой разумеющееся. Раньше я безоговорочно соглашалась с тем, что жизнь – это хорошо, а смерть – плохо. Теперь мне известна ценность деструкции и смерти. До того я принимала как должное, что любовь означает «быть вместе». Теперь я понимаю, что любовь может быть и в расставании. Я считала, что лучше иметь развитый интеллект, чем хорошие ноги для ходьбы. Больше я так не думаю. Я полагала, что стройные ноги так же важны, как ноги, которые не болят, когда ты ходишь. Теперь я считаю иначе. Я думала, что глаза есть средство восприятия мира. Я убедилась, что воображение «видит» глубже, чем глаза. Чтобы пережить оргазмический опыт волн чистой жизни, омывающих наше тело при каждом вдохе, понадобилась доза смерти. Когда-то «абсурдное» значило «бессмысленное». Теперь оно значит «загадочное».
