Прежде чем он понял, что женщина подошла к нему, он уже ощутил на шее руки леди Майлин. Она развязала тесемки на его одежде, затем потянула плащ вниз и обнажила его горб.
Он побагровел от ярости. Но тут до его мозга дошли ее слова. По крайней мере она не касалась чудовищных складок и бугров на его теле.
— Это не болит, — раздавалось у него в голове. — И все–таки очень похоже на старые шрамы. — Она покачала головой. — Когда–то я была целительницей — Лунной Певицей, уводящей прочь все хвори. Я видела раны и увечья куда серьезней. У тэссов есть и свои болезни, которые даже сравнить нельзя с болезнями других существ. А это очень похоже на кокон…
Фарри резкими движениями вновь натянул на себя плащ.
— Никакая Певица не сможет выпрямить меня, — угрюмо произнес он.
Но леди Майлин не отпускала его. Хотя она больше не дотрагивалась до Фарри, он осознавал, что должен отвечать ей. И впервые негодовал, что между ними существует мысленная связь. Теперь ему казалось, что открывшиеся врата понимания служат решеткой клетки.
— А я так не думаю, — передала ему женщина. — Ибо для всего есть своя причина. Ты чувствуешь боль?
Ему пришлось ответить правду.
— Нет… если не считать тяжести горба. Со временем он становится все тяжелее.
Правда вышла из него против его воли. Он предостаточно натерпелся тычков и ударов, но сам горб на плечах еще ни разу доставил ему страданий. Лишь его тяжесть все сильнее склоняла Фарри к земле. Потихоньку, на долю дюйма. Но недавно он стал ощущать это чаще. Несколько раз, чтобы избавиться от этого, он с силой терся о каменные стены домов Приграничья.
— Если ты будешь страдать от боли, Фарри, — обратилась к нему леди Майлин таким же тоном, как если бы говорила с лордом Крипом, — приходи ко мне. Хотя среди тэссов я считаюсь изгнанницей, но еще не лишилась своей власти над подобными вещами. — С этими словами она подняла руки и согнула пальцы.
И вот, когда Фарри лежал скрючившись на боку в отведенном ему месте (ибо, к его несказанному удивлению, ему предоставили маленькую каюту), к нему по частицам возвращалась тяжесть его ноши. Он знал, что она имела в виду, а также понимал, что не может принять это предложение с ее стороны. Или по крайней мере именно в эти минуты считал, что не может. Ибо это было его личное бремя, и ничто, даже смерть, не сможет избавить от него.
И все же, он постоянно вспоминал изображения, что видел в кубе, и испытывал все более возрастающее волнение. Он понимал, что должен испытывать к этим двоим огромное благоговение и почтение за то, что отправится на планету равнин, усыпанных роскошными цветами, и луны с тремя кольцами. За то, что они забирали его с собою туда.
