«Это очень странное место», — подумал он.
Возможно, он попал в мир чистых идей, о которых так любил рассуждать молодой Платон, где существуют только образы и нет ничего реального.
«Тут находятся идеи облаков, а не сами облака. Я иду по идеальному воздуху. И сам я — идеальный Сократ, свободный от своего грубого обычного тела. Возможно ли это? Видимо, да».
Он немного постоял, размышляя об этом. И подумал, что такой может быть жизнь после жизни. А значит, не исключено, что он встретит каких-нибудь богов, если туг есть боги и если он сможет их найти.
«Я был бы не прочь, — подумал он. — Может, они захотят поговорить со мной. Афина будет рассуждать о мудрости, или Гермес о быстроте, или Арес о природе храбрости, или Зевс о… ну, о чем пожелает. Конечно, я покажусь им полнейшим глупцом, но ничего страшного: любой, кто думает, что будет разговаривать с богами на равных, глуп. Я не питаю таких иллюзий. Если боги вообще существуют, они, несомненно, гораздо выше меня во всех отношениях. Иначе стали бы люди считать их богами?»
Безусловно, он сильно сомневался в самом существовании богов. Но если они есть, было бы разумно полагать, что их можно найти именно в таком месте.
Он поднял глаза. Небо сияло золотом. Он вздохнул полной грудью, улыбнулся и зашагал над белой пустотой, надеясь найти богов.
— А теперь что ты думаешь? — спросил Таннер. — Все еще сомневаешься?
— Пока рано о чем-то говорить, — хмурясь, ответил Ричардсон.
— Но он же выглядит как Сократ.
— Ну, с этим мы справились легко. У нас много описаний Сократа, оставленных людьми, знавшими его: приплюснутый широкий нос, лысая голова, толстые губы, короткая шея. Обычное лицо Сократа, знакомое каждому, как и внешность Шерлока Холмса или Дон Кихота. Мы ничего не выдумывали. Но это не главное. Только то, что происходит у него в голове, покажет, получился ли у нас настоящий Сократ.
— Он там преспокойно бродит, и настроение у него, по-моему, хорошее. Как и должно философу.
— Писарро выглядел таким же философом, когда мы запустили его в камеру.
— Может, Писарро и был таким же философом, — сказал Таннер. — Подобные люди не будут паниковать, если окажутся в непонятном месте.
Скептицизм Ричардсона начинал действовать ему на нервы. Они как будто поменялись ролями: теперь Ричардсон не верил в возможности собственной программы, а Таннер толкал его к новым достижениям.
— У меня все еще есть сомнения, — бесцветным голосом сообщил Ричардсон. — Да, мы использовали новые параллакс-фильтры. Но, боюсь, столкнулись с той же проблемой, что и французы с Дон Кихотом. Да и у нас было нечто подобное при разработке Холмса, Моисея и Цезаря. Данные слишком загрязнены мифами и домыслами. В нашем Сократе столько же выдуманного, сколько и реального; а может, его личность вообще целиком выдумана. Платон мог нафантазировать о нем все, что угодно, — таким же образом Конан Дойл сотворил Холмса. И, боюсь, мы получим что-то вторичное, безжизненное, без малейшего проблеска самостоятельных мыслей, которые нам хотелось бы получить.
