У Юрия Никулина была замечательная формула счастья: «Счастье — это, когда тебе утром очень хочется на работу, а вечером очень хочется домой». То есть — любимая работа + любимая семья.
Все большее количество людей, которых я знаю, все лучше понимают это на примере своей жизни.
Но в понимании трупоедов это счастье творчества и любовь к победе ради победы — извращение. Побед ради побед, ради друг друга в их мире — нет. Именно поэтому у них и возникают постоянно в голове призраки заградотрядов, стреляющих в спину наступающим. Все это: творчество, победы, «за други своя» — свойства жизни. А жизнь им непонятна и для них непригодна.
Вот деньги — деньги им понятны. Потому, что деньги — это то, во что превращается человеческая энергия, жизнь, творчество, если все это взять и омертвить, сплюснуть и нарезать. Деньги можно любить по-разному. Можно их любить за силу — считать количество нулей на счете, как будто сантиметром мерить себе бицепс или… ну, не бицепс. Можно любить деньги за то, что их можно тратить — кому на пирушку, кому — на подарок девушке, кому — на лекарства.
А можно их любить именно за то, что вот эта мертвая бумага и есть человеческие жизни, усилия, труд, творчество — в упокоенном, разложенном виде.
Можно смотреть на инженера-умницу, работающего в оборонном КБ за 15–20 тысяч и ощущать свое червиное превосходство на том основании, что за передачу, растлевающую детей этого инженера, тебе платят в двадцать раз больше. Юрист рейдеров получает еще больше. Топ-менеджер корпорации, заказавшей рейд, — еще больше. Червь торжествует над разлагающимся человеком!
Проблема всего этого порядка в том, что он организует круговорот несчастья, а каждый человек: во-первых, по природе — творец, во-вторых, ему свойственно любить, а в-третьих, он хочет быть счастлив.
Поэтому люди обязательно, несмотря ни на какой гипноз, снова начнут творить, любить и жить настоящей и полной жизнью. А следовательно — у них будет соответствующая им страна.
И всякий знак того, что жизнь куда-то возвращается, для червей — враждебен.
Потому что это значит, что где-то их время прошло.
