— Так ты бы оделся, чем языком трепать.
Я подобрал жилет. Он намок от росы.
— А я-то думал, что ты обзавелся девочкой.
— И ошибся. — Я надел жилет.
— Но ты иногда про это думаешь?
— Да нет, редко.
— А я так думаю. — Он бросил мою рубашку и начал ощупью искать свою одежду. — Не просто головой думаю, а прямо всем телом. Понимаешь?
— По-моему, да.
Он нашел брюки и натянул их.
— Это не грех. Можешь мне поверить.
— Наверное, нет. Только я никогда всерьез об этом не размышлял.
— Я подглядываю за сестрами. Я знаю, что не надо бы, и они меня просто убьют, если узнают, но ничего с собой поделать не могу. По-твоему, это нехорошо?
— Не знаю. Честное слово, Джерри. Мне это только любопытно, и то не слишком. Да и во всяком случае сестер у меня нет, а значит, и такой возможности.
— Удачно, когда сестрички рядом! — Он вздохнул. — Как-то грустно ехать на войну, так и не узнав ничего.
— Времени хватит, когда вернемся. Говорят, она к рождеству кончится.
— Какой только чуши собачьей не говорят!
Начинали просыпаться птицы. Их сонный щебет был неожиданно громок. По самой поверхности озера, точно дым, стлался туман.
— «Воинство Нокнари скачет в ночь
Через могилу Клут-на-Бера;
Койлт пламя волос разметал,
А Ньем взывает: „Прочь, о прочь!
Сердце от смертной мечты очисть…“»
— И ты все это видишь там? Далеко же ты смотришь!
— Нет. Просто слова, которые пришли мне на ум.
— Твои собственные?
— Ну, что ты! Мистера Йейтса.
— И ты веришь? Что воинство скачет и всякое такое?
— Да, отчасти. Только говорить это вслух как-то глупо.
— Вот бы впитать их в память. — Он кивнул на воду, на холмы, готовящиеся к трудовому дню. — Для того… ну… чтобы всегда можно было на них поглядеть, если захочется.
— Ничего не выйдет. Ты не замечал? Колдовские минуты, когда говоришь себе — «этого я никогда не забуду», исчезают из памяти быстрее всего. Я, наверное, буду помнить, как сырой жилет липнул к коже, а не то, каким было озеро и как оно пахло. — Я вздрогнул, а вернее, затрясся от холода. — Я совсем замерз, Джерри. Праздник кончился.
— Угу. А дальше как?
— Не помню толком. Та та-та-та. Та та-та-та…
«Мы встали меж ним и делом его,
Мы встали меж ним и сердцем его…»
— О господи! — сказал Джерри.
Я протянул ему руку.
— Встретимся в поезде.
Он прикоснулся к моим обескровленным пальцам и кивнул.
Под светлеющим небом его лицо стало серым — лицо человека, уже опустошенного жизнью. Оно было не для посторонних взглядов, дневное оживление больше не прятало настороженности его глаз. Мы, не отрываясь, смотрели друг на друга, потом он улыбнулся или, во всяком случае, растянул губы.
