Воспоминания поднимаются на поверхность памяти, словно водоросли — на поверхность моря, стоит только взбаламутить глубины, где в забвении покоятся каждое слово, каждый жест, каждый вздох.
— И что же ты будешь делать со всем этим?
Деревья стояли голые, и нам были видны тянущиеся к небу печные трубы дома. Над ними доблестно реяли серые флаги дыма. Озеро было в черном настроении. Оно тяжело колыхалось, и его черноту иногда нарушали, словно по ошибке, крохотные перышки белизны. Мы сооружали новые, более трудные препятствия — пузатенькие стенки из камней и барьеры из хвороста. Было холодно. Я таскал, наклонялся — и тело у меня разогревалось, но руки и лицо совсем застыли.
— С чем всем?
— Да с этим. Со всем. Везде вокруг, черт подери. Все же твоим будет.
— А, ты про это.
— Угу.
— Я, собственно, не думал. То есть помимо лошадей. Насчет них ты по-прежнему согласен?
— За кого ты меня принимаешь? Я что — дамочка, у которой семь пятниц на неделе?
— Все-таки…
— Если ты не передумал, то я и подавно. Вот будет денек, кошки-мышки!
— Начнем мы с малого. Я все прикинул. Ну, а дальше от тебя зависит выиграть парочку заездов где-нибудь поблизости. Ну, скажем, в Фейрихаузе и еще где-то, чтобы на нас обратили внимание. Пусть люди решат, что у нас можно найти что-нибудь интересное. Вот тогда мы начнем расширять дело.
— Слишком уж просто у тебя все выходит.
— И выйдет просто.
— А если война?
— Война? Какая война? Тебе иногда черт те что в голову взбредает.
— Идут такие разговоры. Немцы поставят на место всех остальных в Европе, англичане поставят на место немцев, а мы… — Он умолк и сунул пальцы в нагрудный карман за окурком.
— Мы?..
— А мы поставим на место англичан.
— Послушай! Ну, что ты городишь?
— Люди говорят.
Он пригнул голову от ветра, закуривая.
— Во всяком случае, мистер Бингем говорит, что войн никогда больше не будет.
Джерри сплюнул.
— Война… — сказал я. Было просто невозможно, чтобы война достала нас здесь, в магическом кольце холмов.
— Мистеру Бингему не повредило бы кое-чему научиться.
— Он не так уж плох. Правда, немножко дубина.
— И часто тебя охаживает?
Он протянул мне окурок, кончик которого уже рдел, как уголь.
— Раньше он иногда драл меня за уши. Но это было давно. Может быть, я стал лучше.
— Или сильнее.
Мы засмеялись и продолжали по очереди затягиваться, пока окурок еще можно было держать в пальцах. А тогда Джерри тщательно растер его ногой.
— Ну, мне пора. Надо загнать коров и подоить их. Бывай!
