— Пошли, — сказал он и, раздвинув кусты, вышел из укрытия, направившись вниз по холму, прямо к починку.
За ним кряхтя, сжимая свое оружие — дубину, топор или добытую в бою саблю, двинулись остальные восемь товарищей. Этот отпетый сброд одет был кто во что горазд — в рубахи, в зипуны без рукавов, в залатанные обноски.
Самым последним шел долговязый мальчишка лет шестнадцати, тонкий, как жердь. На правой щеке у него виднелось едва заметное родимое пятно в форме пятиконечной звезды. Когда-то его мать сильно переживала из-за этого, поскольку на Руси родимые пятна считались меткой нечистого. В руке парень держал заостренную на конце палку, напоминавшую пику, но вряд ли он смог бы умело обращаться с ней в бою. По всему видно было, что идти вместе с шайкой в селение ему очень не хотелось.
И верно, вызвался на лихое дело Гришка сдуру, когда Евлампий, разодрав на груди рубаху, убеждал братву двигать до Старостина починка и отомстить супостату за все прошлые обиды. Несколько дней назад староста отловил и вывел на чистую воду Сеньку Селезня, который, затаясь, жил в городе и помогал лесной братве, чем только мог. Учиненных пыток тот не вынес и отдал Богу душу, но так и не назвал места, где скрывалась босота. Может, он и назвал бы его, да сам не знал, поскольку в том месте ни разу не был.
Трудно представить себе, что Евлампий мог хоть к кому-нибудь испытывать добрые чувства и привязанность. Недаром заслужил он прозвище Убивец. Лишая жизни ближнего своего, рубя направо и налево огромным топором, видя, как брызжет кровь и валятся враги, он улыбался жуткой, счастливой улыбкой. Но узнав про смерть Сеньки, Евлампий вдруг пришел в неистовство.
Что связывало Убивца и Сеньку Селезня? Об этом поговаривали разное. Сказывали, что происходили они из одного села, которое сами же успешно разграбили, поубивав односельчан, а потом подались в дремучие леса. Не один попавший к ним в руки купчишка не уходил живым. Говорили, зарубили Евлампий с Сенькой своих собственных отцов. И что… Впрочем, довольно. Много чего говорили про этих двоих.
Когда Убивец начал склонять товарищей громить Старостин починок, атаман Роман Окаянный возражать не стал. Хочешь идти — иди и пеняй, если что, на себя. Атаман хорошо знал: Евлампия словами не остановишь — если тот загорится желанием кому-нибудь кровь пустить, его можно только убить, но не уговорить отступиться. А убивать Евлампия не хотелось. Да, это и не просто, даже такому человеку, как Роман. В лихом деле мало кто редкой смелостью и опытом обладал, как Убивец. Так что для шайки он — человек ценный, и терять его было ни к чему.
