Крюк вонзился в сталь в сантиметре от ее носа. Эсме закричала и отпрянула. Хиггинс склонился над ней и грубо привязал ее правую руку.
– Я б тя прикончил за такое, – сказал он, а затем вдруг рассмеялся. – Но се равно те не жить. Как я люблю говорить, чему быть – того не миновать.
Задрав ей юбки, Хиггинс поймал одну ногу за лодыжку и потянул в сторону. Эсме заерзала. Кожаные ремни на запястьях не поддавались. Сердце громыхало.
«Нет. Пожалуйста, нет… только не это».
По периметру стола шли канавки, ведущие к дыре в дальнем конце, к которой подсоединялась трубка. Таким образом любая жидкость попадала в стоявший в углу огромный стеклянный сосуд почти с Эсме размером. Этот сосуд высился на сияющей медной машине.
Эсме снова дернулась. Из глаз лились слезы. Рип. Где же Рип? От испуга Эсме едва могла дышать, но знала: он придет за ней. Как только поймет, что она пропала…
А вдруг он уснул? Или решил, что она пошла к себе? Эсме снова дернулась, и пряжка на левом запястье слегка подалась.
Хиггинс отвернулся к тележке с инструментами. Низкорослый горбун жадно наблюдал за Эсме из угла. Она не осмеливалась двинуться. Урод за все время не проронил ни слова, но если заметит, что ремень ослаб, может поднять тревогу.
У нее будет только один шанс.
Хиггинс выбрал шприц для подкожных инъекций с длинной иглой. Эсме уже видела такие. Мать Тома часто вводила себе морфий или настойку опия, когда мучилась подагрой.
Тесаки осквернили медицинское приспособление, забирая кровь, а не вводя лекарства. К шприцу крепилась резиновая трубка, уходившая к сосуду в углу.
– Модо, заводи фильтрационную машину, – скомандовал Хиггинс.
Горбун метнулся к устройству и, ухватившись огромными руками за рычаг, стал его поворачивать с искаженным от натуги лицом. Механизм завелся, и Хиггинс открыл воздухозаборник. Приток кислорода зажег фитиль внутри, и котел зашипел. Машина затряслась, и горбун перестал крутить рычаг.
Поднялся ужасный шум. Эсме попыталась высвободить руку, пока мучители уставились на устройство, но ремень врезался в кожу.
«Ну же». Она снова дернула – бесполезно. Как бы Эсме не старалась отвести взгляд, все равно невольно смотрела на тележку с жуткими приспособлениями: шприцы, подсоединенные к фильтрационной машине, острые бритвы – разрезать вены; топорик. Она знала, для чего это. Избавляться от тел. Тесаки старались не привлекать к себе нежелательное внимание.
– Почти готово, – пробормотал Хиггинс, со скрежетом проводя крюком по стеклянной канистре. Затем глянул на Эсме. – Жаль, мы спешим, милашка. Я б с тобой подзадержалси. – По мерзкой ухмылке нетрудно было понять, на что он намекает. – Шоб тваму дружку еще хлеще пришлось. Хотя, када он тя найдет – ну или то, че от тебя останется, – тож не обрадуется. – Хиггинс с мечтательной улыбкой шагнул ближе. – Ток представь: я б мог отправлять ему посылки раз в месяц. Банку с заспиртованным языком. Или ухом.
