Циля подумала, подумала, но сказать мне, что я прав, она не может.
— У меня, — говорит она, — есть новый план. Ладно, сдадимся.
Но что это за план — она мне тогда не сказала. Да и потом о нем не говорила. Должно быть, забыла.
Буцику эти все происшествия на пользу пошли. Он стал разговорчивее. Правда, прежде чем что-нибудь сказать, он жмется. Установил бы себе отдельно время для раздумий, но когда разговариваешь — говори и не жмись… Как горох об стенку!..
Но вот он заговорил. И, знаете, лучше бы уж он совсем молчал. Кто его просил говорить? Ведь подумайте только, что же он сказал? Он жался-жался и наконец, выпалил, что напрасна вся наша борьба, что нам остается ждать приезда родителей или возвращения вожатых из лагерей…
Но тогда я взял слово.
— Лучше бы ты, Буцик, как молчал до сих пор, так и дальше молчал бы.
А он стоит и молчит, и поди узнай, почему он молчит.
— Буцик, — обращаюсь я к нему снова, — ведь ты, по существу, хороший пионер. Я никогда не видел, чтобы ты курил, не слышал, чтоб ты бранился, ругательные слова произносил, я всегда считал тебя ударником учебы, да и в отряде ты один из первых…
А он стоит и молчит.
Наконец он сказал:
— А в чем теперь должна состоять наша борьба?
— Ну, это уже другое дело. Это я сейчас же, сию минуту могу объяснить… Погоди-ка. Вот-вот. Сейчас тебе скажу. Наша борьба… Наша борьба теперь должна состоять в том, чтобы привлечь на свою сторону более развитые и сильные элементы из Яшиного отряда. Возьми, к примеру, такого парня, как Веля. Крепкий и неиспорченный. Он может нам пригодиться. Даже Бому можно перевоспитать. Да и Яшуток можно…
Мы начали замечать, что вокруг Буцика увивается Дядя-тетя. Шепнет ему что-то на ухо и исчезнет. Будто плюет ему в ухо. Он, Дядя-тетя, когда говорит, то брызгает слюной. Можно себе представить, сколько он ему за эту пару дней набрызгал этой слюны.
А спросишь — молчит.
— Что ж ты, Буцик, молчишь? Будешь дальше молчать, и я замолчу. Совсем перестану разговаривать с тобой.
Сидим это мы и молчим.
Вдруг он без всякой запинки начинает рассказывать:
— Яша через Дядю-тетю уговаривает меня перейти на его сторону, стать предателем, значит. Он думает, что если я колеблющийся… если они ничего добром не добились, то они теперь начали действовать насилием. Вот и все.
— Теперь ты видишь? Тебе из этого надо сделать для себя вывод.
— Да, — отвечает он, — теперь я вижу, что с ними нужна ожесточенная борьба. Теперь я убедился, что ты прав.
