Свежее сено | страница 49
Он убрал со стола пепельницу.
— Впрочем, — сказала она, — почему ты молчишь, когда я с тобой говорю? Мне это, признаться, нравилось в тебе, но теперь мне хочется услышать что-нибудь от тебя.
Он улыбался, но продолжал молчать.
— Я знаю, — продолжала она, — я знаю, что ты хороший, я знаю, что ты добрый, ты наивен немного, ты скромный. Может быть, это даже слишком, может, этого не надо.
Тут он уверенно ответил:
— Да, этого не надо.
Потом они пили чай. Она молчала. Он говорил.
Он говорил о том, что он скоро станет старшим рабочим у домны.
Пусть она почаще приходит.
На днях он выступил на производственном совещании. Пусть она не думает, что рот у него как замазанная летка. Критиковал ли он? Конечно! Еще как крыл!
Лето было на исходе. Айзик все больше и больше увлекался работой. Он стал таким озабоченным, в нем, казалось, бурлило несколько жизней.
Да и внешне он стремительно менялся. Если бы он регулярно, каждые, две недели, фотографировался, то эти снимки настолько резко отличались бы друг от друга, что по ним вряд ли можно было бы понять, что это одно и то же лицо.
В один из таких дней Айзик пришел к Нине и с гордой скромностью сообщил, что он назначен горновым на новую, комсомольскую домну.
И они снова чувствовали, что радость в них нарастает, и им снова хотелось, чтобы все мыслимые радости, все мечты и стремления были осуществлены сегодня же, сейчас, сию минуту.
— Давай сегодня же решим, что мы будем мужем и женой, — чуть не сорвалось на этот раз с губ Айзика.
Но он удержался. Ведь эта фраза уже однажды была сказана, зачем повторяться.
Ведь ждали они друг друга все лето — подождут еще.
Три ступеньки
Да будет вам известно, что город этот — как вселенная грека Гераклита, полагавшего, что начало всех начал — огонь.
Да будет вам известно, что людям этого города внутренний огонь помогает плавить сталь, крушить рудные горы.
И если взять нам хотя бы одного человека из этого города, — скажем, паровозного машиниста Дуню Донскую, то она загорела не только от солнца. Ее загар, думается, солнечно-электрический. В этом городе можно загорать даже ночью — так много в нем всяких огней и прожекторов.
А экскаваторщику Шацу первое время все казалось, что горит барак, в котором он поселился. Небо над бараком горело от огней доменных печей.
Но время от времени на этот город огненных плавилен обрушиваются мощные ливни, словно для того, чтобы остудить его.
В такие дни Шацу трудно взбираться на рудную гору, как в тот памятный первый день, когда он четыре раза поднимался и так и не удалось ему достичь вершины. Гора состоит из пяти ступеней. Снизу видна лишь первая из них. Поднявшись на нее, ты вдруг видишь, что перед тобой выросла другая гора. Взобравшись на эту гору, ты видишь новую гору. Потом идет четвертая, потом — последняя, пятая.