Джорджия искоса взглянула на Дрессера, но он, похоже, никак не отреагировал на ее оплошность.
А она поневоле вспоминала, как увидела его на террасе – он стоял в профиль к ней. Увидев левую половину его лица, Джорджия поняла, насколько он красив. Странный эпитет для описания внешности вояки, но его лицо в тот момент казалось классически совершенным.
Возможно, он почувствовал ее взгляд, повернулся к ней – и иллюзия тотчас разрушилась.
Силясь скрыть огорчение, она принялась болтать со старыми приятелями. И неотступно думала: каково это – обладать красотой и в одночасье ее лишиться? Каково это – взглянуть в один прекрасный день на себя в зеркало и увидеть страшную перемену? Думала она в этот момент в первую очередь о собственной красоте.
Нет, такого с ней не может случиться! Она не собирается идти на войну… хотя красоту можно утратить и при иных обстоятельствах. Черная оспа может изуродовать лицо и даже убить. А если перевернется карета, легко заполучить ужасные шрамы. А пожары случаются не только на войне. Бедняжка Генриетта Ратли как-то подошла чересчур близко к камину, и платье ее загорелось. Огонь довольно быстро удалось потушить, однако одна сторона ее тела оказалась жестоко обожжена. Более в свете она не появлялась…
– Отчего вы молчите? – спросил Дрессер, когда они входили в просторную столовую, рассчитанную минимум на тридцать гостей.
– Так, мрачные предчувствия, – честно призналась она. – Все оказалось даже сложнее, чем я предполагала.
– Помните, я рядом.
Когда он занял место слева от нее, Джорджия не знала, радоваться или печалиться тому, что к ней обращена изувеченная половина его лица. Хотя, наверное, так даже лучше, чем лицезреть воспоминание о былой красоте.
И – о боже! – прямо напротив них уселась Элоиза Кардус, плотоядно ожидая любой оплошности Джорджии, чтобы с наслаждением сообщить о ней потом сестрице. Слава богу, с ней рядом занял место Селлерби – возможно, очаровательный светский щеголь хоть немного ее отвлечет.
Оглядев гостей, Джорджия приуныла. Уэйвени откровенно строил ей глазки, что вызывало неприкрытую ярость его жены, толстенькой коротышки. Да и кумушка Ферн куда более интересовалась Джорджией, нежели содержимым собственной тарелки, а ведь она была записной сплетницей. Ведь это именно она упомянула подвиги кобылиц, а смех, который вызвало это едкое замечание, не сулил ничего доброго.
В горле у нее стоял комок. Болтая ложкой в тарелке с супом, Джорджия повернулась к герцогу Портленду в надежде завести спокойную и скучную беседу.
