Вслед за скульптором Спранге учитель покинул веранду, прошел через террасу мимо впавшего в оцепенение старика, спустился по каменным ступенькам на грунтовую дорожку. Пытаясь сохранить спокойствие, учитель заставил себя сконцентрироваться на параде уродов, и он нарочно не попадал в ногу с их медленно чеканящим шаг ваятелем. Они прогуливались. Длинный Спранге без конца вытирал руки о вельветовые брюки, будто стремился высушить чахоточноклейкие ладони, и в скупых фразах рассказывал учителю о своей прошлой жизни, о том, как она переменилась с появлением Граббе. Тут он прервался и показал пальцем на макушку одной из статуй — когда изображаешь блондина, нужно высекать более глубокие борозды, чем когда ваяешь брюнета. Учителя все это мало занимало; поскольку объяснение, по крайней мере его попытка объясниться была отклонена, он вернулся в исходное состояние, безнадежно ожидая того, что должно произойти. Мальчишки след простыл.
— Вот они все говорят: евреи, евреи, — гудел Спранге, — но уж вы-то должны знать, что Граббе лично не убил ни одного еврея. И в Чернии тоже, вы об этом писали в вашей книжке, там были немцы, там были украинцы, испанцы, фламандцев там — по пальцам можно перечесть, Граббе же там никогда не был. Вы пишете, что в Чернии евреев вместо волов впрягали в повозки под надзором охранников из СС и что, если еврей не здоровался первым, его вешали тут же, на улице, может, оно и так, только вешали их не фламандцы. И я бы настоятельнейшим образом хотел вас попросить все это основательно пересмотреть. И подчеркните, что именно евреи, а не кто другой, вынудили его оставить армию. Они несут ответственность за его — как бы это получше выразиться — дезертирство!
Слишком много всего сплелось воедино, подумал учитель. На повороте он обернулся и увидел смутный, вытянутый и искаженный несходством силуэт молодой женщины у окна в зале собраний, прижавшейся лицом к стеклу. Она смотрела им вслед.
И когда он снова обернулся, то поймал пылающий, почти полный ненависти взгляд, устремленный на его рот (слишком вялый и узкий, как он знал, теперь же малодушно запавший под этим взглядом), и он прямо взглянул в желтые в кровавых прожилках глаза, окаймленные слипшимися ресницами, и увидел Спранге отчетливее, чем тот его когда-либо сможет увидеть, и ликующе подумал: этот человек способен на любое зло, какое он мне только может причинить, я — на его территории. Он засвистел: «Мальбрук-в-поход-собрался». Подул внезапный ветер, и деревья скинули тень ветвей на землю. У выхода из парка Спранге замедлил шаг, остановился и спросил, как долго думает учитель здесь пробыть.
