Чуть было не ляпнул я: чего мне на сосну глядеть, чай, не разбойник, как ты, а пастух, но решил лучше не связываться.
— Нальешь мне, — говорит, — молока?
Отдал я ему молоко вместе с кринкой, а он вынимает из-за пояса наган и на меня наставляет:
— Барашка мне приведи!
— Я и так приведу, — говорю, — без нагана!
— Для тебя же лучше, чтобы с наганом, — говорит. — Завтра пойдешь в село и скажешь, что я приходил и силой барана отнял. Чтоб не винили тебя, что мне помогаешь. А то еще пострадаешь из-за меня!
Всю ночь пекли мы на углях барашка, а пока пекли, об овцах да баранах толковали. Спросил он меня насчет колокольцев, какие у меня колокольцы, откуда, хорошо ли звенят, и посоветовал:
— Этот вот колоколец сними, он с другими не в лад звенит, а вот тот подточи малость, звон прозрачнее будет.
Вишь ты, пока на сосне сидел, все мои колокольцы расслушал и про каждый понял, какой он есть и что сделать надо, чтобы звонче стал.
— А еще,_говорит, — нужно тебе два новых колокольца завесть: один — басовитый, другой — с тонким голосом, с серебряным звоном. Будут, — гово-рит, — вместе петь, а еще будут дело делать: если мне беда какая грозит, ты большой колоколец толстому барану подвяжешь, брюхо ему крапивой настегаешь, чтобы он чесаться начал, колоколец загудит, знак мне подаст, чтобы я сюда не совался. Если ж оба колокольца разом поют, значит, все в порядке! А коли я тебе для чего понадоблюсь, повесь тонкоголосый мулу на шею, сам верхом садись, и если я только живой-здоровый, то, где я ни будь — хоть в самом Чамжасе, — тотчас к тебе примчусь.
— Трудно ли, — спрашиваю, — разбойником быть?
— Кабы можно было петь без помехи, — отвечает, — так не трудно было б. Давай, — говорит, — споем, только тихонько!
И запел. Глаза у него серые с голубизной, взглянет строго — что ножом пронзит, но стоит ему запеть, мягким становятся они да ласковыми, аж светятся.
— Эдак шепотом петь, — говорит, — все равно что возле красивой бабы со связанными руками лежать.
С теми сло'вами встал он и в лесу исчез.
В село я не пошел, а что он мне велел с колоколь-цалли сделать, то сделал. Звенят два колокольца вместе, как было у нас уговорено — мол, тишь да благодать, но Али больше не показывался. Слух разнесся, что ушел он через границу и что убили его где-то на греческой стороне.
Разбойник ведь такой-разэтакий, а стало мне, правду сказать, горько, привязал я басовитый колоколец толстому барану на шею, брюхо ему крапивой настегал и пустил. Тот как припустит, колоколец гудит: У-у-у-у! На одной вершине — у-у-у, на" другой — у-у-у, по полям и лугам, чащобам и ущельям, вверху и внизу день-деньской гул идет, как от церковного колокола, и поняли горы и долы, что нету больше Ибряма-Али. Ибрям — разбойничье его имя было, так что иногда его обоими именами звали.
