— Лицо покрывалом закроет, дрожит, как тростиночка, и молчит.
— Смолкни, — говорю, — кончай!
Опять замолчали мы. Юмер палкой угли ворошит, голову на грудь свесил и знай вздыхает. Золу вздохами своими, как мехами, раздувает. Жаль мне его стало, но я все ж таки опять принялся цеплять его.
— Был бы я на твоем месте да в твоих годах, поглядел бы ты тогда на меня! Воротился бы я в село, завернул в корчму, запихнул бы за пояс бутылочки две вина да заявился домой ужинать. «Давай, жена, — : сказал бы я, — откушаем с тобой да выпьем по стаканчику за красу за твою да здоровьичко!» Потом подсобил бы со стола прибрать… а там… «Поди-ка сюда, жена милая, приляг, сердце твое отогреть хочу…» Женское сердце отогреть легко. Ни огня не нужно, ни пламени, ни щепок на растопку, нужно только словечко ласковое на ушко шепнуть, вон как давеча баран овце шептал. Чего уж легче! Я овечьего языка не знаю, но все понял, чего он ей нашептывал: «Душа моя, — говорит, — до чего ж ты хороша, до чего люба мне». По головке легонько погладишь — видал, как беран-то овце шерсть приглаживал? Рукой погладишь— у барана рук нету, а у тебя есть! Понял?
— Смолкни! — вскинулся опять Юмер. — Кончай!., Все я понял.
— А коли понял, собирайся да шагай домой, село — вон оно где, село наше, а я посторожу овец до утра, покуда ты вернешься.
…На другое утро приходит мой Юмер, а за ухом у него цветок красный заткнут.
— Как дела? — спрашиваю.
— Красота! — ухмыляется Юмер. — Твой баран, — говорит, — в подметки мне не годится! Но я ему благодарен, будет он мне как брат родной, на каждый рог ему по свечке большой поставлю — одну от меня, другую от моей Незифе.
Три дня пробыли мы с Юмером в горах, а потом насобирал я грибов, хворосту немного и воротился домой. Вытряхнул старухе эти дары — и прямиком в совет.
— Скажи, председатель, ты свою бабу к кровати прикручиваешь?
— Зачем мне ее прикручивать? Я только гляну на нее, и все!.. А что это тебя прихватило — в твои-то годы? Почему спрашиваешь?
— А потому спрашиваю, что у нас в селе мужики жен либо к кровати прикручивают, либо зубами скрипят, либо взглядом страх наводят. Так отчего б не раздать мужикам пистолеты? Наставишь на нее пистолет— и дело с концом!
Встал председатель со своего стула, подошел ко мне:
— А ну, — говорит, — дыхни! Дыхнул я.
— Вроде не пьяный, чего ж с утра звон поднял? -
— Я тебе, — говорю, — скажу, чего.
И выкладываю ему, значит, всю историю с мериносом. Он раза три в лице переменился: видать, тоже рыльце в пушку. Дослушал меня до конца и спрашивает:
