— Я и брякнул: «А что, и она такая же... была...» Так разве я это всерьез? — тут же поспешил оправдаться Славка. — К слову пришлось. А ты меня — по морде. — Он осторожно потрогал распухающий нос, который стал похожим на картофелину.
Иван Иванович посмотрел на сына.
Саня зло поджал тонкие, нервные губы, сдавил челюсти так, что желваки на скулах заиграли. Насупился, схлестнулись на переносице густые черные брови. Как он сейчас был похож на... молодого Григория Ходана!
Конечно, Славка Сирко брякнул нечто гаденькое, похабное. Но его можно и понять, когда он схватился за нож — заехали прапорщику по физиономии. Да такому здоровому. Теперь девчата засмеют. Ох, и горько в такое мгновение парню, и кажется ему, что обиду можно смыть только кровью врага своего.
— Тюрьма — не тот университет, где на каждое вакантное место по пятнадцать заявлений, — обронил Иван Иванович.
Воцарилась гнетущая тишина. Славка Сирко сопел, как паровоз, спускающий излишний пар.
— Да я что, — пробурчал он. — Ну, виноват... По дурости... ляпнул. Ты уж меня, Саня, извини... И за нож... Ну, хочешь, ударь этим же ножом. Отдайте ему, — попросил он у дежурного... — Пусть! И будем квиты...
Он был искренен в своем раскаянье. Иван Иванович хотел, чтобы сын сейчас протянул закадычному другу руку и сказал: «Черт с тобой... Только в следующий раз думай, что болтаешь!»
Но Саня не принял призыва к миру.
— Давайте уладим все по-родственному! — с едким сарказмом процедил он сквозь зубы. — Протокол порвем, хулиганов, учинивших дебош в общественном месте, развезем по домам на служебной «Волге». А люди скажут: «Как же! Его отец — майор милиции...»
С сыном что-то происходило, — надломилась его душа. Даже в детстве он, обижаемый другими, не был злопамятным. Вспыхнет, а через минуту-другую осознает свою вину и не постесняется признаться в этом: не прав. А сейчас он горел жаждой мести...
Не потому, что друг поднял на него нож, нет, причина иная. Шалопай позволил себе сморозить глупость, оскорбил ту, которая его родила и выпестовала. Но в этом ли все дело?
Родная мать Сани тронулась умом и умерла много лет тому назад. С Аннушкой Саня контактов так и не установил: он ревновал ее к Ивану, да и она его недолюбливала. А вот Марина привязалась к Сане всей душой и была ему предана, как может быть преданной чуткая, истосковавшаяся в одиночестве женщина. Саня отвечал ей полной взаимностью. Он буквально боготворил свою тетку, она была ему, пожалуй, единственным другом, если не считать Ивана Ивановича. Марина как женщина тоньше и глубже понимала Саню.
