— Опять вы, Иван Григорьевич, заторопились.
— Виноват, исправлюсь!
Они пошли теперь рядом, хотя идти так было трудно. Каждый раз, когда Строев сбоку посматривал на нее, она с опозданием отвечала на его взгляд коротким вопросительным взглядом. Но Иван Григорьевич молчал: надо, в конце концов, показать свой характер. Чтобы отвлечься, он с деланным вниманием стал рассматривать темные горы, которые все ближе и ближе подступали к железнодорожной насыпи. «Наверное, скоро начнутся туннели за этим Табаковацом», — решил он и не удержался, открыто взглянул на Панну. Она слабо улыбнулась, но тут же опустила голову.
И Строев, может быть, только сейчас удивился не красоте ее, а женскому обаянию: так мило, с таким добрым превосходством она встретила его прямой взгляд и спохватилась, будто испугавшись своей вольности. В женщине обязательно запоминается что-нибудь вот такое, ну, совсем пустяковое. Запоминается на всю жизнь. И стоит лишь подумать о ней, как перед тобой возникнут эти лучистые, с хитрецой, глаза, тонкие морщинки у переносицы, едва тронутые улыбкой губы.
— Давайте присядем, подождем их, — оказал Строев.
Панна села рядом с ним на замшелый камень. Уже стемнело. Станция Табаковац, затерянная в горах Восточной Сербии, была больше похожа на разъезд — за семафором виднелось всего несколько домов, судя по освещенным окнам.
— Здесь остановимся на часок-другой, заправим машины и дальше, — говорил Строев, напряженно вглядываясь туда, где ковыляли по железной дороге автомобили с зажженными фарами. — Это хорошо, что у противника нет тут авиации, досталось бы нам на таком бесшабашном марше.
Еще никогда жители Табаковаца не встречали столь необыкновенный поезд: в голове его шли военные легковые машины, покачивались на шпалах грузовики всех марок — русские, немецкие, американские, надвигались кузова громоздких автобусов — штабных и санитарных, а в хвосте — опять грузовики, но с пушками на прицепе, и замыкали всю эту длинную колонну несколько потухших автокухонь. Все это урчало перегретыми моторами, громко отфыркивалось, дымило, остро щетинилось лучами фар.
На маленьком перроне к Строеву подошел старик в домотканом кафтане и низко поклонился.
— Добре дошли, братушки!..
— Как, вы болгарин? — спросил Иван Григорьевич.
И тот стал объяснять очень подробно, что — да, он сам болгарин, но был женат на сербке и давно живет в Сербии, что он помнит Шипку, видел генерала Скобелева, а вот теперь дожил до новой встречи с русскими. Он все говорил, говорил. Строев поднес к глазам часы. Тогда рассказчик заторопился, начал звать братушек в кучу
