Игра воды | страница 20



Но рыба заходила косяком.
И снова что-то упуская главное,
Цикадою заслушавшись, еще,
Как каждый год, на осень строил планы я,
Но, как плотва, уже схватил крючок.
С поры той жизнь, как день единый, тянется,
Как праздник затянувшийся, когда
Вина напился, но не до беспамятства…
Поднявшегося на воде вина.

«Когда свои залечишь раны…»

Когда свои залечишь раны,
Сложи в конверт и лес и сад,
И разгляди пипин шафранный
В окошке, марку облизав.
Вернется дочь с ключом на шее,
Задачник распахни и тут
Задумайся – чего в траншее
Четыре землекопа ждут?
Зачем листве качели вторят,
Грибник уходит в бурелом,
Когда в холодном коридоре
Хозяйка звякает ведром?
Когда залепит белым светом
Сарай, колодец, скаты крыш,
Зачем ты, от зимы ослепнув,
Все там же у окна сидишь?

Рождество

И хлопала дверь магазина,
И мальчик отца догонял.
И плавал снежок егозливо
Под тусклым лучом фонаря.
Ты мне безрукавку вязала
И слушала старый винил,
Метель иногда запускала,
Волшебный тряся сувенир.
А я наш будильник отверткой
Кромсал, не стремясь починить,
Латунную чтоб шестеренку
Извлечь и волчком запустить.
И елка. И пламя дрожало.
И город гостей провожал.
И хлопья стеклянного шара
Кружились во тьме не спеша.
И всем воздавалось по вере.
Кому – редкий гость на постой.
Кому – снег и хлопанье дверью.
А мне эта ночь со звездой.

В пути

Вдоль зажиточных изб, городских напугав,
Сядут бабки с молочными банками.
Время вывернет реку, как мятый рукав,
Чтоб открыться своею изнанкою.
Встанут пестрой стеной ветки, грядки, забор
И лиловые перья репейника.
Как псалом торопливо знакомый узор
Почтальон прочитает на велике.
Как письмо в завитушках: Ну что, Пушкин, брат?
Да все как-то тоскливо, не весело.
И пейзажу не счастлив, и свисту не рад —
Бессловесной мелодии, песенке.
Так печально в единственный свой выходной,
Когда вижу дымящие парочки —
Как затягиваются цигаркой одной
Двое поочередно на лавочке.
Гармонист полустертые кнопки когда
Теребит загрубевшими пальцами.
И стоит белой рябью она, как вода, —
Нездоровая музыка станции.
Когда листья последние оторвались
И порхают, как стая, над ивами.
Когда мучает душу мою гармонист,
Неземными свербит переливами.

Перед большой переменой

Не хочется думать, что сердце лишь мускул,
Что жизни есть срок, и что свету – предел.
Гранитный окатыш сползает моллюском
По солнечным бликам в проточной воде.
Когда я под утро лежу, эмбрионом
Свернувшись, под пледом, дыханьем согрет,
Мне снится, что я – в кашалоте Иона,
Мир темен и влажен, и выхода нет.
Мне снится – лекторий пронзен словно спицей