Частые командировки по стране дарили ему – холостому, перспективному и артистичному много радостных минут, дней, часов. Несмотря на свою молодость, Потап Еремеевич, будучи умным и наблюдательным, понимал, глядя на напряженный союз своих уважаемых папеньки и маменьки, что женщина прекрасна, когда недолго рядом, и научился ценить короткие моменты счастья. Когда все вокруг обещает блистательный головокружительный роман, когда едва дунь и разгорится пламя, которое сожрет потом полжизни и развеет твою беспечность и легкость, как прах на твоею же головой, Потап Еремеевич, вскакивал на подножку поезда и, отсылая горячие воздушные поцелуи влюбленным женщинам, с красными зареванными лицами, несущимися по перрону за ускользающим счастьем в клубах паровозных облаков… он, с улыбкой чуть печальной – чуть насмешливой, исчезал в полумраке вагона мирно стучащего, пил чай с сахаром и лимоном и счастливо улыбался, укутавшись в клетчатый железнодорожный плед, глядя в окошко и мечтая о том, как могло бы быть, да, к счастью, не будет, засыпал.
Берегитесь душевного довольства, господа, когда все протекает так безбрежно и хорошо. В определенный небесами срок Потап Еремеевич познакомился с очаровательной женщиной. Не в командировке какой-нибудь, в чужом каком-то городе, а в своем и нарушил всего лишь раз правило своего похотливого счастья. Сначала он пригласил ее в кинематограф, затем – в ресторан, и вот они уже около ее дома с колоннами и львами, похожими на цепных псов. Она пылает от желания, Потап Еремеевич умоляет о следующей встрече, планируя как всегда ее избежать.
На следующий день, получив новую должность, трепеща от волнения, он входит в кабинет начальника тайной канцелярии, для нижайшего приветствия и видит ее – вчерашнюю очаровательную Нину Ермолаевну, в строгом костюме, на высоких каблуках с очень звонкими набойками: цок, цок, цок, клац! «Знакомьтесь, – басит граф Фаддей Венедиктович Шопотов, новый начальник, теперешний царь и бог нашего героя, – дочь моя. Прошу любить и жаловать!» Для Потапа Еремеевича – это конец свободного полёта над многоцветьем ромашковых полей родины, для нее – «судьба», из рук которой повесе уже никогда не выскользнуть, – поигрался, так сказать, и будет.
Стоял душистый май, цвела сирень, и гортанные грозы тревожили сердце, и отдаленный, перекатистый гром отдавался щекотливым волнением внизу живота Потапа Еремееича, напоминая о былом счастье и свободе. В самом дальнем уголке его души попрежнему теплились застенчивые радости. К его везению случилось так, что Нина Ермолаевна не лишена была творческих начал, и поощряла усмирённого супруга к занятиям изящной словесностью. Он же предпочитал жанр эпистолярный.
