Маша тут же решила найти своего нового знакомого и перо ему вернуть. Топот сапог графа ещё не совсем затих, и она бросилась вдогонку.
Когда она оказалась на самой окраине Лукоморска, шагов графа уже не было слышно, а следы его вели по тропинке к пруду, от которого в реку Каялу стекал маленький ручеёк, и терялись в прибрежных камышах. Идти дальше было страшно, но Маша всё равно пошла – а куда деваться, не оставаться же невидимой на всю оставшуюся жизнь… Когда вода достала ей до подбородка, вдруг оказалось, что нет вокруг ни пруда, ни камышей, а поднимается она по мраморной лестнице из фонтана, вокруг которого гуляют дамы с кавалерами, неподалёку стоит дворец с золотой крышей, и в его сторону граф идёт, а все, кто навстречу попадается, ему кланяются.
– Граф, вы перо обронили, – сказала Маша, протягивая ему перо.
– Девочка, – еле слышно ответил граф. – Возьми его себе и уходи, а то гости узнают, что я без шляпы невидимый, и ходить ко мне перестанут. Я же так всё свое влияние в обществе потеряю…
Маша поняла, что доброе дело ей сделать так и не удастся, да и графа беспокоить не хотелось, раз он влиянием своим так дорожит… Вернулась она к фонтану, спустилась по мраморной лестнице и оказалась снова по шейку в пруду, а кругом камыши…
– Девочка, вода же холодная! – удивлённо воскликнул сидевший на берегу рыбак.
Маша тут же на себя посмотрела, и оказалось, что видимость к ней вернулась.
Перо от шляпы-видимки Маша поставила в глиняный кувшин, в котором когда-то, по слухам, джинн сидел, и иногда, разглядывая его, она думает, чего же она такого доброго сделать успела, чтобы чары рассеялись. Может быть, то, что не стала графа перед гостями конфузить? Тогда получается, что граф с тех пор, как ему шляпа досталась, ни одного, даже такого крохотного, доброго дела не сделал, бедняга…
– Не пей из лужицы – козленочком станешь, – сказала сестрица Алёнушка братцу Иванушке, увидев, что в луже копытце отпечатано.
Братец Иванушка козленочком становиться не хотел и поэтому из лужицы пить не стал. Но смекнул, что если в луже чей-нибудь след увидит, а потом из нее водицы отхлебнет, то в того и превратится, чей там след отпечатан. А когда вернулись они домой с прогулки и сестрица села телевизор смотреть и крестиком вышивать, потихоньку снова на улицу улизнул и пошел куда глаза глядят. А глаза у него глядели на лес, что в версте от околицы. Как раз ночью ливень прошел, и луж было кругом видимо-невидимо. Только Иванушке не всякая лужа подходила, он искал те, которые со следами. Но попадались ему всё больше коровьи следы, а в зверя домашнего он превращаться не хотел. Думал, станешь коровой, так тебя доить начнут и питаться одной травой заставят. Иванушка хотел превратиться в зверя дикого, в зверя вольного, чтоб никто ему не указ был. Надоело всех слушаться, а то даже сестрица, хоть и ненамного его старше, и то раскомандовалась – и долго не гуляй, и гусей-лебедей пригони, и в сенях подмети, и на чердак не лазь, и голубей не гоняй. «Нет, – думал Иванушка, – вот превращусь в медведя, например, пусть тогда мной покомандуют! Скажу «Р-р-р-р-р!», и враз все от меня отстанут. Сам себе хозяин буду». Долго он по лесу бродил, всё медвежий след искал. Темнеть уж стало, и по телевизору все передачи кончились, тут-то и заметила сестрица Алёнушка, что братец ее куда-то пропал, не слышно его и не видно. Хоть и страшно ей было ночью из дому выходить, но не пропадать же Иванушке-то. Она бы в милицию позвонила, но жили они в такой глухой деревушке, что там ни телефонов, ни милиционеров не было, так что пришлось ей самой в темный лес идти, потому как заблудиться, кроме темного лесу, в тех местах было негде.
