И он еще сильнее, когда в парке мы встречаемся, как договорились, с Перри. Четыре часа.
– Парни, – приветствует он нас на Авеню.
При нем какой-то чемоданчик.
– Перри.
– Здорово, Перри.
Мы находим скамейку ближе к середине парка. Она густо зашлепана голубями, так что сидеть на ней – хитрое занятие. И все-таки она почище других: птицы тут, похоже, считают скамейки общественными сортирами.
– Поглядите вокруг, – морщится Перри. Он из тех, кому нравится посидеть в загаженном парке за деловой беседой. – Позорище.
Меж тем, его гримаса уже превратилась в широкую улыбку. Улыбку злобного ехидства, дружелюбия и довольства, слитых в убийственную смесь. На нем фланелька, потертые джинсы, обшарпанные боты, и, конечно, эта его коварная ухмылка. Он ищет место на столе – пристроить чемоданчик, но решает поставить его на землю.
Повисает пауза.
К нам подходит какой-то старик стрельнуть мелочи.
Перри дает ему, но сперва кое-что спрашивает у бедолаги.
Он говорит:
– Чувак, а какая столица у Швейцарии, знаешь?
– Берн, – отвечает старик, подумав.
– Отлично. Так вот я что хочу сказать. – Перри опять улыбается. Черт бы драл эту улыбку. – В Швейцарии однажды собрали всех цыган, проституток и бродяг-алкашей вроде тебя и вышвырнули за границу. Избавились от всех грязных свиней, украшавших их чудесную страну.
– Ну?
– Ну и ты невероятно везучий бродяга-алкаш, а? Ты не только спокойно живешь на нашей прекрасной земле, ты еще и на жизнь себе собираешь с таких жалостливых, как я и мои коллеги.
– А они мне ничего не дали.
(Все бабки мы спустили накануне на собачьих бегах.)
– Конечно, но они и не швырнули тебя в Тихий океан, правда? – Перри скалится недобро. – Не бросили в воду и не скомандовали плыть. – И добавляет для верности: – Как должны были.
– Ты псих.
Бродяга подается прочь.
– Конечно, псих, – кричит ему вслед Перри, – я только что отдал тебе доллар из своих кровно заработанных.
«Да, точно, – думаю я. – Эти деньги он заработал на бойцах».
Дед уже пристает к следующим – ободранной парочке в черном и с фиолетовыми волосами. Лица у них повсюду прошиты сережками, на ногах «мартенсы».
– Он должен им отдать этот доллар, – комментирует Руб, и я смеюсь.
Руб точно заметил. И пока дед топчется возле парочки, я наблюдаю. Человек разменял свою жизнь на чужие медяки. Грустно.
Грустно, но Перри уже напрочь забыл о бродяге. Он получил удовольствие и теперь целиком сосредоточен на деле.
– Так. – Указывает на меня. – Сначала разберемся с тобой. Вот твои перчатки и трусы. Я думал про тапки, но обойдетесь. Никто из вас не заслуживает тапок, потому что я не знаю, сколько вы продержитесь. Позже, может, выдам, а пока, значит, ну, в своих кроссах.
