— Мы все совершаем ошибки, — произносит Уильям Коган в конце своей ответной речи, словно прощает коллегам их неубедительную сегодняшнюю игру.
Сам он отлично понимает, что в такой момент можно запросто совершить непоправимую ошибку.
Его взгляд устремлен несколькими дюймами выше голов немногочисленной, переминающейся от скуки с ноги на ногу аудитории.
— Мы все совершаем ошибки. Главное, — он делает паузу, — главное — это постараться сделать как можно меньше ошибок.
Его сын Саул согласно кивает. Молодец, парнишка!
Сказать по правде, сегодня мне видится в отце нечто трагическое. Сотрудники почти не обращали на него внимания. Никем не понятый (Расслабься! Отдохни! Посмотри на мир!), никем не признанный мастер отточенного карандаша и идеально прямой линии, затерявшийся среди туповатых конторских девиц. («Ты только посмотри, с кем он вынужден работать!» — вздыхает Кэтлин с вечно кислым выражением лица.)
Через пару месяцев я уеду в Кембридж, чтобы изучать в Тринити-колледже русскую литературу. Воспитанный в изоляции от окружающего мира, не имея даже велосипеда, не зная, что такое ребячья дружба, я также не имею даже самого отдаленного представления о том мире, который вот-вот нанесет мне удар под дых.
— Теперь вместо меня мою работу будут делать машины, — произносит Уильям без малейшего намека на сожаление, когда мы наконец оказываемся дома.
Машины свели все разноцветье мира к скучной черно-белой гамме. К нулям и единицам. Все на свете — это либо одно, либо другое. Что-то — или ничто. Такая система застрахована от ошибок.
— Теперь это будут делать машины…
Еще несколько лет его узкой груди суждено вздыматься, пока мозг будет судорожно выдавать идеи. Руки механически бегают по бумаге, трудясь над очередным чертежом — мельница, турбина, лифт… Чтобы чем-то занять себя, отец вступил в местное общество таких же, как он сам, энтузиастов технического прогресса. Он как минимум пару раз в году посещает какие-то старые мукомольни, склады, заброшенные фабрики, где производит замеры, чтобы потом выполнить чертеж для журнальчика, который выпускает это общество. Выполненные им чертежи безукоризненны, в них тотчас чувствуется рука профессионала — точные, без единой помарки. Искусство без единой ошибки — это искусство, низведенное до уровня мастерства чертежника.
— Я просто обязан это делать, — говорит он. — Кто же, как не я.
Или:
— Надо закончить к…
И я понимаю, что он счастлив.
Отец вышел на пенсию, а это значит, что теперь дни практически неотличимы друг от друга. За днем покупок следует день стирки. За днем уборки придет день работы в саду, за которым следует работа по дому — и снова сад. В такой атмосфере любое, даже самое пустячное происшествие — уже новость, а все новое приносит с собой страхи.
