Кэтлин пила чай, прислушиваясь к удаляющимся шагам матери — та явно шла по садовой тропинке в сторону компостной кучи. Вскоре она вернулась и ополоснула ведро. Затем наполнила кастрюльку водой и поставила на плиту, а сама села за стол, обхватив руками заварочный чайник. Но просидела недолго — снова поднялась и вылила в ведро старую заварку, взяла его и зашагала в сад. Пока мать выносила ведро, вода в кастрюльке закипела.
От Джона Арвена Кэтлин Хоскин узнала следующую истину: если вы чего-то боитесь, то посмотрите этой вещи в глаза, но не со страхом, а со здоровым человеческим любопытством.
Она уезжает, потому что поняла, отчего дядя так ценит ее общество; почему его так заботила ее судьба; почему, когда к нему обратился депутат парламента от местного округа с просьбой оказать кое-какую услугу двум парням из Уайтхолла, он решил приобщить к этому делу и племянницу.
Она уезжает, потому что поняла, отчего мать позволила ей пойти к нему в помощницы, хотя в душе презирала брата. Понимает, почему он нежеланный гость в их доме. Почему от них ушел отец.
Джон Арвен сказал бы по этому поводу так: хорошие мозги способны найти решение проблемы.
Мать вернулась в дом и вновь ополоснула мусорное ведро. Кэтлин потерла ушибленную голову. Мысленно девушка уже была готова подвести к своей жизни бикфордов шнур и поджечь его.
— Ты вышла замуж не за того человека, — сказала она.
2
Был октябрь, время какой-то ненастоящей, странной войны. Теплые осенние дни в лондонских парках, фальшивая весна в Хайгете и Хэмпстеде, идеальная погода для прогулок вдоль Темзы по дорожкам ботанического сада. И на фоне всего этого — тревожные сводки с далеких полей сражений.
Пыльные улицы были пропитаны светом. Идеальные конусы песка переливались и пускали солнечные зайчики. Солнечные лучи играли на начищенных пуговицах военных. На их напомаженных волосах. На пряжках ремней. Кэтлин гуляла по паркам незнакомого города. Она ходила по набережным, вытягивала шею, рассматривая статуи. Девушка словно сомнамбула бродила по Челси и Ричмонду, дремала с открытыми глазами на скамейках в Баттерси. На зеленом берегу Темзы рядом с Парламентом она легла и уснула, и солнечные лучи пробивались красным светом сквозь ее закрытые веки, а осенняя трава почему-то пахла весной. Солнце напоминало газовую горелку — оно нагревало лишь то, что было непосредственно на его пути, но стоило отступить в тень, как тотчас становилось по-осеннему зябко. Кэтлин предпочитала греться на солнышке.
