— Я медлил, — произнес полковник с напыщенностью, усугублявшейся скрытым страхом и нарастающей неразборчивостью речи, — я медлил, в смысле, я не спешил с сообщением, которое мой долг повелевает вам сделать. Я не хотел затмевать сияние вжаимного счастья, глушить расцветающее чувштво, омрачать шупружеский небошклон неприятными ижвештиями. Но теперь мне придетша это шделать, черт побери, мэм, никуда не денешьша. Ребенка увезли.
— Увезли? — переспросила миссис Старботтл.
В тоне ее голоса, во внезапно сузившихся зрачках было нечто такое, отчего полковник чуть не протрезвел и частично выпустил воздух из груди.
— Счас я вшё объяшню, — заторопился он, успокаивающе подняв руку, — вшё объяшню. То горештное шобытие, которое шделало вожмошным наше шаштье, которое ошвободило вас от брачных уз — ошвободило и ребенка — понимаете? — ребенка тоже. Как только Третерик умер, ваши права на ребенка умерли тоже. Таков жакон. Чей это ребенок? Третерика? Третерик умер. Ребенок не нужен покойнику. Жа каким чертом ребенок покойнику? Это ваш ребенок? Нет. Чей же тогда? Ребенок принадлежит швоей матери. Понятно?
— Где она? — вся побелев, спросила миссис Старботтл очень тихим голосом.
— Я объяшню. Ребенок принадлежит швоей матери. Таков жакон. Я юришт, жаконодатель, американский гражданин. Как юришт, жаконодатель и американский гражданин, я обяжан любой ценой вернуть ребенка штрадающей матери — любой ценой.
— Где она? — повторила миссис Старботтл, впившись глазами в лицо полковника.
— Поехала к матери. Летит ш попутным ветром в объятия штрадающей родительницы. Ражве неправильно?
Миссис Старботтл словно онемела. Полковник чувствовал, что его грудь опадает все ниже, но, опершись о кресло, устремил на нее взор, в котором попытался сочетать рыцарскую галантность с судейской твердостью.
— Ваши чувштва, мэм, делают чешть вашему полу, но подумайте шами. Подумайте, каково бедной матери, подумайте, каково мне! — Полковник помолчал, прижав к глазам белоснежный платок, потом небрежно сунул его в нагрудный карман и нежно улыбнулся сидевшей перед ним женщине. — Зачем нам, чтоб черная тень омрачала шастье двух любящих шердец? Это хорошая девочка, шлавная девочка, но чужая девочка. Девочки нет, Клара, но не в ней же шастье. У тебя ведь ешть я, дорогая!
Миссис Старботтл вскочила на ноги.
— Вы! — вскричала она голосом, от которого зазвенела люстра. — Вы, за которого я вышла лишь для того, чтоб моя крошка ни в чем не нуждалась. Вы! Пес, которому я свистнула, чтоб он охранял меня от мужчин!
