Хуан Зумаррага, епископ Мехико, затем великий инквизитор заморской Испании, между 1536 и 1543 г. совершил деяние, которым гордился, — сжег все ацтекские кодексы, каким-то образом уцелевшие при пожарах Кортеса. Все тоналаматль, священные книги, собранные его агентами или находившиеся в амокскалли, архивных хранилищах. Несомненно, их было много: к счастью, у нас имеется кодекс Мендосы, согласно которому каждый год «24 тысячи стоп в 500 листов[23] должны доставляться на правах дани на склады владыки Теночтитлана», Монтесумы II, и среди них различают еще «желтые листы Амакоцтитлана или белые рулоны Тепоцтлана». И вот в 1529 г. Зумаррага приказывает доставить библиотеку «из весьма просвещенной столицы Анауак и большого хранилища национальных архивов» на рыночную площадь Тлальтелоко, где образовалась «настоящая гора», к которой с факелами в руках приближаются поющие монахи. Тысячи многоцветных листов обращаются в дым. Конкистадор здесь для того, чтобы убивать и грабить, священник — чтобы истреблять книги; епископ исполняет свою миссию, удовлетворяя осознанную потребность уничтожить память и гордость туземцев. «Миссионеры искренне верили, что мексиканская Церковь может появиться лишь на руинах местных религий, — пытается оправдать их даже в 1933 г. некий Робер Пикар и раздраженно добавляет: — Миссионер — это вам не антиквар!»
Американская книга с самого начала представляет собой столь оригинальное и сложное творение, что способна внушить отвращение тем, кто лишь недавно приобщился к книгопечатанию: кодекс с листами из коры белой ивы или измельченного кактуса (хуун у майя, аматль у ацтеков), сложенных в гармошку или прошитых насквозь, покрытых слоем извести, на которой хорошо различимы цвета, содержит хронологию исторических событий или же пророчества, астрономические или мифологические сведения, повествует о воинских подвигах, тогда как мифы и эпические поэмы передаются изустно и редко фиксируются на письме. Для букв имеется замена: целый словарь из узнаваемых или абстрактных изображений — животных, искаженных лиц или черепов, стилизованных с элегантностью, которая буквально выводила из себя францисканцев. Пока Пьеро Мартир Ангиера, итальянский гуманист, побывавший в Александрии, не указал, что речь идет о пиктограммах, иными словами, о текстах, их в лучшем случае принимали за сборники моделей для ювелиров или вышивальщиков. Порой эти литеры напоминали даже — horresco referens
