Приказ этот прочесть во всех ротах, командах и эскадронах.
Министр-председатель Временного Правительства и Верховный Главнокомандующий Л. Керенский».
Телеграмма Керенского командующему Северным фронтом:
«Город Гатчина взят войсками, верными правительству, и занят без кровопролития.
Роты кронштадтцев, семеновцев и измайловцев и моряки сдали беспрекословно оружие и присоединились к войскам Правительства.
Предписываю всем назначенным в путь эшелонам быстро продвигаться вперед.
От военно-революционного комитета войска получили приказание отступить…».
Гатчина, находящаяся километрах в тридцати к юго-западу от Петрограда, была взята ночью. Части двух упомянутых полков (не моряки), блуждавшие по окрестностям без командиров, были действительно окружены казаками и сложили оружие. Но к правительственным войскам они не присоединились. В этот самый момент целые толпы этих солдат, растерянных и пристыженных, находились в Смольном и пытались объясниться. Они не знали, что казаки так близко… Они пытались войти с казаками в переговоры…
На революционном фронте явно господствовала полнейшая неразбериха. Гарнизоны всех маленьких городков, лежащих к югу от Петрограда, резко и безнадежно раскололись на две или, точнее, на три части: высшее командование за неимением ничего лучшего было на стороне Керенского, большинство солдат стояло за Советы, а все прочие мучились сомнениями и колебаниями.
Военно-революционный комитет спешно назначил командующим обороной Петрограда честолюбивого кадрового капитана Муравьева, того самого Муравьева, который летом создавал «батальоны смерти» и, говорят, однажды заявил правительству, что оно «слишком церемонится с большевиками: их надо просто стереть в порошок». Это был человек военной складки, преклонявшийся перед силой и смелостью. Возможно, что его преклонение было вполне искренним.
* * *
Выйдя утром на улицу, я увидел на стене по обе стороны нашего подъезда два новых приказа Военно-революционного комитета о том, что все лавки и магазины должны быть открыты, как всегда, а все пустующие помещения сданы в распоряжение комитета.
Уже тридцать шесть часов большевики были отрезаны от русской провинции и от всего внешнего мира. Железнодорожники и телеграфисты отказывались передавать их депеши, почтовые чиновники не принимали от них почты. Только царскосельская правительственная радиостанция каждые полчаса посылала на все четыре стороны света бюллетени и заявления. Комиссары Военно-революционного комитета мчались в поездах по всей стране наперегонки с комиссарами городской Думы. На фронт вылетели два аэроплана с агитационным материалом.
