Зная о раздражении в обществе, я еще несколько недель упражнялся с Кометой на улице, прежде чем решиться привести ее в местный магазин. Я остановил выбор на художественной галерее, выходящей на главную шумную городскую улицу. И любовался статуэткой юной девушки навахо, когда услышал кашель. А повернувшись, столкнулся взглядом с круглолицым, аккуратно одетым мужчиной средних лет.
– С собаками сюда нельзя.
Начинается…
Я занял оборону, и мой противник, поняв, что меня не так-то просто выставить, покраснел как рак. Рядом с ним на полу стояла картина, и она буквально вибрировала от его прикосновения.
– Прошу прощения, я не собирался нарушать правила, – произнес я, – но Комета проходит курс обучения, чтобы работать служебной собакой.
Свои слова я подтвердил эффектным жестом в сторону борзой. Комета же повела себя странно: насторожила уши, в глазах блеснул вызов. Она не спеша направилась к картине и, нагло ткнувшись мокрым носом в стекло, оставила размытый автограф.
– Никаких собак! Запрещено! Вам что-нибудь двоим непонятно? – Насмешливая улыбка совсем не смягчала его лицо, которое теперь приобрело синюшный цвет.
– Отчего же. Все понятно. – Я не повышал голоса. – Понятно, что генеральный прокурор США не посчитает, что незнание вами законов достаточное основание для вашего оправдания. – Я повернулся и поковылял прочь, но у двери остановился и показал на своего обидчика палкой. – Даю вам пару дней на то, чтобы переговорить с адвокатом, а затем вернусь принять извинения.
На улице я принялся ругать Комету:
– Не стыдно тебе? Если бы не ты, я мог бы остаться и целый день проговорить с приятным человеком.
И в раздражении представлял фантастическую картину: продавец яростно пытается стереть липкую отметину Кометы, разбивает стекло, режет себе артерию, падает на пол, и сверху его накрывает картина. Мы сели в машину и, отъехав от мест скопления туристов, стали искать на городских улицах местечко поприветливее. Вскоре мне приглянулась галерея, расположенная в современном здании из стекла и бетона. Она манила большой, широкой лестницей, которая с середины первого этажа вела на яркий и красочный второй.
Нас тепло приветствовала моложавая блондинка. Ее обращение отличалось от того, что нам недавно пришлось пережить, и от моего гнева не осталось и следа.
– Здравствуйте! – Я протянул руку. – Меня зовут Вулф. А это Комета.
– А я Линда Голдштейн. Рада познакомиться. – Она наклонилась и, заглянув борзой в глаза, серьезно сказала: – И тебе тоже очень рада, Комета.
