Ее ведь даром обошли.
И потом, после, обманули… поманили властью и бессмертием, но бросили… и брошенной она себя ощущала, пока однажды не получила письмо.
Белый лист.
И запах полыни. Флакончик красного стекла. Две капли в вино и станет легче… ей обещали.
О нет, конечно, она не сразу решилась.
Это ведь безумие… так она себе говорила, и молилась… молилась и снова молилась, глядела на все лики Иржены, пытаясь найти средь них тот, который поймет.
Подскажет.
Защитит, ведь она, Богуслава, так нуждается в защите и подсказке… но храмовые статуи оставались статуями, а жрицы, принимая подношения, кивали… они походили на жирных пулярок, столь же преисполненные важности, неторопливые, с курлыкающими голосами и крохотными глазенками. Глазенки эти поблескивали, и Богуслава не могла отрешиться от мыслей, что блестят они не сами по себе, но отраженным светом ее драгоценностей.
И все‑таки голова ныла преотвратно… а флакон почти опустел.
Доставят новый.
Она обещала.
Сделка… честная сделка… в прошлый раз Богуславу обманули, но нынешний… нет, все изменится. Все уже изменилось… и вытащив флакон, скользкий, грязный отчего‑то, Богуслава зубами впилась в пробку.
…в тот день ей было особенно плохо.
…она чувствовала себя такой бессильной… и муж, вместо того, чтобы поддержать, загулял, актриску завел… Богуслава видела ее, никчемное создание, у которого из достоинств лишь грудь да голубые глазищи, по малейшему взмаху ресниц наполнявшиеся слезами…
Актриска умела вздыхать.
И руки заламывать.
А Богуслава подумала, что неплохо было бы ей шею заломать, да так, чтобы шейка эта, белоснежная, тонюсенькая, перехваченная широкой лентой фермуара, треснула. Она почти услышала звук, сладкий хруст ломающихся костей. Рот наполнился кисловатой слюной…
Не слюной — кровью.
Такой обманчиво сладкой…
Тогда Богуслава сдержалась. И вернулась домой. Достала флакон, который не раз и не два подумывала выбросить, однако же оставляла… две капли в бокал вина. И горничную прочь выставить… чересчур она любопытная…
Услужлива.
От того вина вдруг стало легко — легко, как некогда в детстве, когда Богуслава представляла себе, что у нее есть крылья. И рассмеявшись от счастья, которое ее переполняло, она закружилась по комнате.
— Хочешь, она умрет? — раздался шепот рядом.
Богуслава обернулась.
Нет никого.
— Хочешь… она умрет…
— Кто ты?
— Ты.
— Нет.
— Не совсем.
— Покажись…
— Подойди к зеркалу.
У Богуславы было много зеркал, но она выбрала подаренное отцом, круглое, в полторы сажени размахом, закрепленное в серебряной раме. Это зеркало особенно любило Богуславу. И показало ее же…
