Человек был… странен?
Пожалуй.
Невысокий. Сутуловатый.
В пальтеце из серого сукна. Дрянное, шитое по кривым лекалам, оно было изрядно заношено. Аврелий Яковлевич отметил и крупные костяные пуговицы, через одну треснутые, а то и вовсе обломанные, и широкий пояс, и кривовато обрезанные полы. Ниже пальтеца виднелись колени, крупные и узловатые, а еще ниже — тощие голени, поросшие черным густым волосом.
На них красными ниточками выделялись подвязки. Некогда белые носки успели изрядно утратить белизны, а в левом виднелась дыра, из которой выглядывал большой палец.
— Чем могу помочь? — поинтересовался Аврелий Яковлевич, перекладывая тросточку в левую руку.
Левой — оно завсегда бить сподручней.
Ежели тросточкой.
С правой и зашибить недолго…
— Возьмите меня! — неожиданно заговорил человек и руку из кармана пальтеца вытащил.
— Куда?
— К себе…
— Зачем?
Аврелий Яковлевич пошевелил плечами, и шуба покорно сползла наземь. Вымокнет, конечно, но лучше так, чем продранную чинить.
Ночной же гость сделал шаг. Ступал он осторожно, по — балетному вытягивая ногу и ставя ее на цыпочки, а после уже и вес тела на нее переносил. И смотрелось сие престранно.
— Я хочу нести добро людям, — доверчиво произнес незнакомец.
А ведь молодой совсем.
Дикий.
Взъерошенный… масти не пойми какой, не рыжий, не черный и не блондин, но будто всего сразу понамешали. И волосы дыбом стоят. Лицо узенькое, некрасивое. Нос крупный, лоб тяжелый. И уши оттопыриваются.
— Так, мил человек, разве ж я мешаю?
А вот при всей своей неказистости, незнакомец ступал мягко, под ногой ни песчинки не шелохнулось.
— Бери свое добро и неси…
Аврелий Яковлевич посторонился, прикинув, что по голове этакого и бить боязно, небось, косточки птичьи, тоненькие… этак силушку не рассчитаешь, а после, ежели выйдет ошибочка, до конца дней грех нечаянный отмаливать станешь.
— Гавриил я, — он остановился и сунул руку в карман пальтеца.
— Аврелий Яковлевич.
— Я знаю… я следил за вами, — признался он с неловкою улыбкой. — Я… хотел поговорить. Я все о вас знаю!
— Да неужто?
Аврелий Яковлевич подивился: он и сам‑то о себе знал далеко не все, а тут вдруг…
— Я читал! Вот! — Гавриил вытащил из кармана смятую газетенку. — Я читал…
Газетенку Аврелий Яковлевич узнал.
Крякнул только.
Вот же… привела нелегкая… год уж минул, а те статейки аукаются… и главное, что людишки‑то в глаза улыбаются, мол, не поверили ни слову, а за спиною только и говорят. И ведь не сказать, чтоб разговоры их сильно Аврелия Яковлевича тревожили, не было дела ему ни до людишек, ни до любви их к сплетням, но поди ж ты…
