Габис развернулся на 180 градусов, набрал высоту и... увидел отставший "як", уже несшийся в смертельном пике к земле. Его преследовал "мессершмитт", который затем взмыл вверх и исчез в облаках. А между тем второй "мессершмитт", заметив нового противника, открыл по нему огонь. Габис ответил тем же и ввязался в короткую, ожесточенную схватку, из которой гитлеровец вышел сразу же, как только добрался до туч.
Почти минуту Габис подкарауливал его, а затем снизился над останками погибшего Госцюминского, простился с ним и полетел догонять первую пару.
- Вот вам и воздушный бой, в котором был сбит самолет. Но разве это бой? - сказал Човницкий, разводя руками. - Госцюминский даже не знал, что гибнет. Может быть, его сразила первая же очередь, и он умер еще до того, как врезался в землю.
Воцарилось молчание. Наверное, каждый из них думал, что и сам мог погибнуть подобным же образом.
Поздним вечером, возвращаясь домой, я вспомнил обо всех "неэффектных" полетах, о которых мне рассказали летчики "Варшавы". Все они не вместились бы в эту книжку, хотя каждый из них был крупинкой боевой истории полка и каждый оставил в чьей-то памяти неизгладимый след.
Над переправой
Никогда ни до этого, ни после у меня не было такого командира, - сказал майор Лисецкий, закончив свой рассказ о гибели подполковника Талдыкина.
Полковника Вихеркевича, теперешнего командира полка "Варшава", это ничуть не обидело. Напротив, он первый подтвердил, что Талдыкин был действительно исключительным командиром. Все согласились с ним. А инженер-капитан Шурко добавил, что полку вообще везло на хороших командиров.
- И майор Гашин тоже был замечательным парнем, - проговорил он.
Все согласились и с Шурко: Гашин тоже оставил о себе хорошую память в полку, хотя летал немного и командовал совершенно иначе, чем Батька-Талдыкин.
- Он очень доверял нам, - сказал Лисецкий. - К тому времени командиры эскадрилий и звеньев уже приобрели достаточный боевой опыт и могли командовать в воздухе самостоятельно.
- Иногда он пытался изобразить из себя грозного-прегрозного... ну... как бы это сказать... грозного-прегрозного дядюшку, - вставил поручник Човницкий. - Каждый раз перед вылетом он метал громы и молнии, предупреждал, что если звенья не выполнят задание на сто процентов, то пусть лучше не возвращаются, не то он задаст им такого... Но никто из нас, да очевидно и он сам, не знал, что же кроется за этой угрозой. А в действительности Гашин был терпеливым человеком и никогда никого без причины не ругал. Посылая нас на задание, он очень волновался за нас, но старался скрыть это, что ему, впрочем, очень редко удавалось. Помните, как майор Лисецкий не вернулся из полета над Берлином? Гашин был так этим удручен, что буквально не находил себе места.
