Сам Кришна предо мной
таинственно возник…
Смотрю я — пуст кувшин,
а в нем была вода!
И Кришна вдруг исчез
Затем к реке пришли две девочки лет семи-восьми. Как я потом узнала, одну звали Омола, а другую — Нирммола. Я бы не назвала их красивыми, но у них были милые личики. В ушах поблескивали серьги, на руках — браслеты, на шее — ожерелья, и это придавало им своеобразную прелесть. Ноги их четырьмя рядами обвивали цепочки. Волосы были стянуты на затылке узлом и украшены цветами. Каждая девочка несла на бедре по кувшинчику. Спускаясь к гхату, девочки пели песню о приливе. Мне запомнились и девочки, и их песня, потому что она мне тоже очень понравилась. Девочки пели по очереди, по куплету.
Запела Омола:
И на рисовом поле — волны.
И в бамбуковой роще — волны,
Пойдемте, подруги, по воду,
Кувшины свои наполним…
Нирммола продолжала:
Около гхата нашего
Цветами кусты украшены,
Пойдемте, подруги, по воду,
Кувшины свои наполним…
Снова вступила Омола:
У нас красивы наряды,
Звонко смеемся — рады мы
Тому, что так хороши мы,
Тому, что идем с кувшинами,
Ноги наши увенчаны
Браслетами с бубенчиками,
Всем на свете довольны мы —
Идемте ж, подруги, по воду,
Кувшины свои наполним…
А Нирммола отвечала ей:
Мы охрой ступни расписали,
Надели с узорами сари,
Шагам нашим, неторопливым,
Браслеты вторят игривые,
И, слушая их,
Не спешим мы,
Идем потихоньку по воду
Пока с пустыми кувшинами…
Потом снова запела Омола:
Детям игры наскучили —
Но дома сидеть им лучше ли?
Старухи не ищут повода
Ходить с кувшинами по воду,
А нам, нарядно одетым,
Приятно звенеть браслетами.
…Все ближе подходим к гхату,
И дышится вольно-вольно…
Последние две строки девочки спели вместе:
Сейчас мы наши кувшины
Водой до краев наполним!
Такой беззаботностью веяло от этих милых детей, что и мне жизнь перестала казаться трудной и мрачной.
— Чего это ты, разинув рот, слушаешь такую глупую песню? — спросила меня супруга господина Бошу.
— А что в ней плохого? — удивилась я.
— Покарает их бог за то, что они на гхата поют такую песню.
— Если бы им было по шестнадцать лет, тогда дело другое, — возразила я. — Ну а семилетним это простительно. Сами посудите! Ударит вас по лицу взрослый — вы будете оскорблены, ударит ребенок — и вы воспримете это как ласку.
Жена господина Бошу не ответила ни слова и надулась.
А я стала размышлять над своими словами. «В самом деле, почему одни и те же вещи в разных случаях воспринимаются по-разному? Бедняк всякий дар принимает как благодеяние, а богач — как лесть. Почему истина подчас оборачивается грехом себялюбия или злословия. Простить негодяя — тяжкий грех, хотя всепрощение — главная заповедь религии. И еще более тяжкий грех — увести женщину в лес. Но ведь Рама увел Ситу, и никто не счел его грешником».
