И я отказывалась. Но однажды я прослышала, что один почтенный брахман из этого селения, Кришнодаш Бошу, с семьей собирается в Калькутту, и решила воспользоваться столь удобным случаем. Правда, мой родной дом и дом свекра находились далеко от Калькутты, но в Калькутте жил мой дядя — младший брат отца. Он мог отвезти меня домой или сообщить отцу.
Я поделилась своими мыслями со жрецом.
— Ты права, — сказал он. — Кришнодаш-бабу очень набожный и добрый старик. Я попрошу его взять тебя с собой.
И брахман отвел меня в дом Кришнодаша-бабу.
— Эта девушка из благородной семьи, — объяснил он. — Она заблудилась и попала в нашу деревню. Возьмите бедняжку с собой в Калькутту, оттуда ей легче будет добраться до родительского дома.
Кришнодаш Бошу согласился, и я прошла на женскую половину. На следующий день я вместе с семьей господина Бошу отправилась в путь, стараясь не замечать пренебрежительного отношения к себе всех домочадцев. Пройдя за день пять крошей, мы добрались до Ганги и утром сели в лодки.
Глава пятая
ПУСТЬ ЗВЕНЯТ ЗАПЯСТЬЯ
Ни разу не доводилось мне прежде побывать на Ганге. И когда спокойная, широкая река засверкала передо мной, душа моя исполнилась восторга. На какой-то миг я даже позабыла про все свои злоключения, любуясь, как по зеркальной поверхности реки, позолоченные солнцем, пробегают время от времени небольшие волны.
Водная гладь казалась бескрайней. По берегам тянулись нескончаемые ряды деревьев. А сколько там было лодок! Со всех сторон доносился плеск весел. Шумно было и на спусках к реке. Кто только не приходил к Ганге, чтобы совершить омовение! Песок на берегу был светел и чист, словно облако в погожий день. И над всем этим великолепием разливалось многоголосое пение птиц.
Да! Ганга воистину священная река!
И все время, пока мы плыли, я не уставала любоваться ею.
Накануне нашего прибытия в Калькутту, перед наступлением сумерек, на Ганге начался прилив. Пришлось причалить к гхату[10] у одной тихой деревушки. Здесь тоже все было ново и интересно для меня: и рыбаки в маленьких лодках, напоминающих скорлупу плода пизанго, и ученый брахман, который, сидя на ступеньках гхата, толковал шастры[11]. А вечером к реке пришли красивые, нарядно одетые женщины. Со смехом и шутками они черпали кувшинами воду и снова выливали ее, и, глядя на них, я вспоминала одну старинную песню:
Кувшин прижав к бедру,
иду я за водой,
Наполнила кувшин —
пора бы и домой,
Но в этот самый миг,
и на один лишь миг,
