Очевидно, положение критическое, на лице возницы отражаются отчаяние и решимость.
Он осторожно нащупывает обрез, спрятанный в соломе под боком у княжны, пристраивает его себе под полушубок, одергивает полы, перепоясывается и принимается настегивать коня. Сани заметно прибавляют ход.
* * *
На въезде в город дорогу саням перерезает солдатский разъезд.
– Стой, кто таков, чего везешь, – и так далее.
Мужик отвечает осипшим невнятным голосом:
– Видать, тиф у нас, вишь, сгорает. Доктора ищем.
– Откуда едете?
– Издалека мы, не местные, за Тоболом живем, с той стороны.
– Доку́мент какой есть?
– Есть, как не быть, – достает из-за пазухи документы, отдает солдатам. Те вертят их по-всякому.
– Жена, говоришь? – кивают на княжну.
– Как есть жена моя ро́дная, Настасья Николавна Егорычева. Егорычевы мы. Из тобольских мещан. Там в бумаге все и расписано. Только плоха она, без памяти третий день, не признает никого. Боюсь, не довезу. Ты пропусти нас, служивый, нам к доктору скорей.
Солдаты, издали поглядывая на закутанную княжну, опасаются подходить поближе – как бы не заразиться. Возвращают мужику документы.
– Езжай, коли так. Отсюдова прямо, а там за церковью поворот направо, а где дохтор живет, сам увидишь. Там по нынешнему времени целый лазарет. Женку-то, небось, жалко? Молодая?
Другой солдат подхватывает разговор:
– Ништо, отойдет. Бабы, я тебе скажу, это такая тварь живучая, навроде кошки. Им чего ни делай – все одно вывернутся.
* * *
Мужик легонько трогает коня, сани набирают скорость. Отъехав немного, оборачивается назад к саням:
– Ну, с Богом, Настасья Николаевна… Егорычева.
