А как хочется поговорить, поспорить, — например, о том, какая будет первая пристань или с какой скоростью идет теплоход. Митяй, ужасный спорщик, ничего не принимает на веру и всегда требует исчерпывающих доказательств. Почему он не верит Леве? «Не из-за своего же удовольствия задержался на фабрике», мысленно оправдывался он.
Усикову казалось, будто день померк и небо над Волгой не голубое, а грязное, серое. Женечка хмурится, а лучший друг Митяй стоит рядом, притих обиженно, и нет для Левки в жизни никакой радости.
А день хорош все-таки. Солнце расплескалось на волнах — глазам больно смотреть. Ветер, свистит в ушах, поет. Чайки плавают в синеве.
Не выдержал Лева, взмолился:
— Ну, что ж теперь делать со мной? Это самое… убивать?
Он сказал это искренне, без всякой тени усмешки. Надоело молчание, надоело слышать обиженное сопение Митяя. Все надоело. Он готов вынести худшее — позор, унижение, — только бы все оставалось по-старому.
Женя не выдержал и рассмеялся, но Митяй был неумолим. Сколько раз прощал Левке все его прегрешения! Сколько раз мирился! Понимал ли он великодушие? Нет. Ну и не надо. Терпи, жук-притворяшка! Маленького жучка, который в минуту опасности притворяется мертвым, Митяй помнил еще с детства. Левка на него удивительно похож. Накуролесит, а потом, когда дело до расплаты доходит, лапки вверх.
— Вот честное слово, больше не буду, — канючил Левка, и Митяй не мог различить, притворяется ли тот ребенком или это, как говорится, «крик наболевшей души».
— Ну, что ты ноешь? — разозлился Митяй. — Слушать противно! Здоровый парень, а корчит из себя младенца. Но Левка не отставал:
— Уговор у нас был… это самое… вместе довести дело до конца. Был или нет? Я тебя, Митяй, спрашиваю! — В голосе его появились настойчивые нотки.
— Предположим, был, — уклончиво ответил Митяй, искоса посматривая на Женю. — Ну и что же из этого?
— Да не «предположим», а говори точнее: был или не был?
— Не понимаю — к чему ты клонишь? — Митяй пожал плечами и равнодушно отвернулся, чувствуя какой-то очередной Левкин подвох. На это он был мастер.
— Теперь скажи, — продолжал допрашивать Усиков, — если мы будем стоять спиной друг к другу, что получится?
Митяй буркнул:
— Софистика!
Лева пришлепнул ладонью спадающую тюбетейку и заговорил искренне, волнуясь, — уж очень хотелось, чтоб все оставалось по-старому, иначе ничего не получится. Есть хорошие слова: «самолюбие», «гордость». И если он, Левка, буквально пресмыкается перед Митяем, стараясь вызвать его на разговор, просит прощения, умоляет об этом, то вовсе не потому, что у него нет гордости и самолюбия, а потому, что он не меньше Митяя заинтересован в успехе общего дела.
