«Когда Георг вошел к Эренбергам, комната была почти темной. За пианино светилась мраморная Изида, а в эркер, где сидели друг напротив друга мать и дочь, проникал сумеречный свет вечереющего дня. В первый раз вид (Erscheinung) этих женщин показался Георгу чем-то странно трогательным. В нем возникло предчувствие, что, возможно, эта картина попадается ему на глаза сегодня в последний раз, а улыбка Эльзы вспыхнула ему навстречу столь болезненно и сладостно, что какое-то мгновение он думал: уж не здесь ли в конце концов было счастье?..»
Ну вот, приехали, что называется! Откладываю книгу и засыпаю. Утром просыпаюсь, под душем и за кофе думаю, как буду писать: что сначала, что потом. Сначала решаю написать про вчерашнее совпадение. Ведь тема «Изида» большая и жуткая, если же начать непафосно, от какого-то конкретного случая, да еще и от себя – это и легче, и интересно в смысле композиции. А вот следующую главу напишу об Изиде как Музе и связи ее с водой. Но я никогда не сажусь сразу после завтрака писать. У меня есть золотое правило: начинать день с небольшого отдыха. И вот я опять беру в руки роман Шницлера, начинаю читать – и через несколько абзацев натыкаюсь на следующее (композитор Георг, главный герой, беседует с другом о своем квинтете):
«Мне нравится в нем больше всего тема адажио».
Георг кивнул. «Ее я как-то услышал в Палермо».
«Как, – спросил Лео, – неужели это сицилийская мелодия?»
«Нет, она прошумела мне из морских волн, когда однажды утром я пошел погулять один по побережью…»
Какая, однако, настойчивость! Придется сесть и писать. Вот, сижу и пишу.
Нет человека, который не предавался бы каким-либо дневным грезам (daydreaming). Кто-то, задумавшись в метро, видит себя в кресле начальника, кто-то за завтраком видит, как он наказывает преступников или даже совершает мировую революцию, кто-то, отведя взгляд от бумаг в офисе, видит себя в объятиях гурии или даже гурий… И тому подобное. И все же в наших обычных грезах наяву, сколь бы живо мы ни представляли желаемое (а бывает, что и нежелаемое – то, чего боимся), это именно представления, а не виде́ния. А вот у меня есть опыт грезы-виде́ния. Нечто, так сказать, «соткалось из воздуха», как сказано у Михаила Булгакова в «Мастере и Маргарите».
Честно говоря, мне не очень хочется об этом рассказывать (я чувствую, что что-то нарушаю, мне как-то немного не по себе), но все же расскажу, поскольку без этого рассказа не получится рассказать и все остальное, что задумано.
