ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ (Врангелю). Но у нас же учения, губернатор едет…
ВРАНГЕЛЬ (строго, угрожающе). Препираться, фельдфебель?
ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ (испуганно, вытягиваясь). Никак нет, ваше благородие!
ВРАНГЕЛЬ (высокомерно). Достоевский мне нужен для служебного разбирательства. (Адаму.) Пошел!
Адам щелкает вожжами, рысак берет с места, тарантас увозит Врангеля и Достоевского.
Фельдфебель и солдаты смотрят вслед.
БАЗАР В СЕМИПАЛАТИНСКЕ. ДЕНЬ
Сидя по-турецки на коврике, старая киргизка отбивает тесто на своих огромных ляжках и забрасывает сырые лепешки в дышащее жаром горло тандыма. Ее муж – вислоусый и кривоглазый киргиз – железными щипцами извлекает оттуда горячий лаваш.
Врангель, купив четыре лепешки, обжигаясь, бросает их в руки Достоевскому.
Хохоча, они идут по базару.
Вокруг них – экзотика и изобилие Азии. Верблюды, лошади, овцы… Горы винограда, инжира, персиков, дынь… Мангалы с лавашем, бараны на вертеле… Соколы на руках у охотников-киргизов… Китайцы, русские, казаки… Телеги с клетками, набитыми живыми курами и гусями… кувшины с кумысом, молоком, медом… Открытая чайхана под тенистым карагачем у арыка, вода арыка крутит огромное колесо с желобками, с которых – для прохлады – стекает вода…
Купив столько винограда и инжира, сколько руки вмещают, Врангель и Достоевский заходят в чайхану, устраиваются у воды на ковре-паласе.
Жена чайханщика, с лицом, закрытым чадрой, подает им чай.
ВРАНГЕЛЬ. А что, Федор Михайлович, тут вообще есть женщины?
ДОСТОЕВСКИЙ. О, еще какие! Я тут такую красавицу видел – третий месяц снится!
ВРАНГЕЛЬ (с интересом). Кто же это?
ДОСТОЕВСКИЙ. Откуда мне знать? Но – божественна! Ангел! Ангел!
В его интонации такое возбуждение, что Врангель смотрит на него в изумлении.
ДОСТОЕВСКИЙ (подавшись всем телом вперед, лихорадочно). Скажите честно, барон, вы в Лицее грешили? Ходили в публичные дома?
Врангель смущенно опускает глаза.
ВРАНГЕЛЬ (уклончиво). Ну…
ДОСТОЕВСКИЙ (продолжая). А я грешил… Грязный, темный, потаенный разврат на окраинах Петербурга… Но однажды… подросток, почти девочка, двенадцать лет… Нет, это я должен написать, когда-нибудь я напишу это… (С усмешкой.) А вообще, нищета, прозябание, грязные притоны, а потом – «Бедные люди», слава, деньги и какие-то болтуны-социалисты – вот и вся моя биография, барон. Я ушел в каторгу, не полюбя никого. И только теперь, в солдатах… (Обрывает себя.) Впрочем, она светская женщина, мне и не увидеть ее! Проклятый я каторжник…
Врангель, глядя на него, загадочно щурится.
