— А Европа? — поставив подпись свою, спросил напоследок Петр послов саксонского и датского.
— Герр Петер, — отвечал Гейнс, — в Испании при смерти король Карл II. Последний из испанских Габсбургов. А он, как известно, детей и наследников не имеет. Все ждут! Людовик XIV французский для своего второго внука — Филиппа Анжуйского, Леопольд I Габсбург германский для второго сына — эрцгерцога Карла. Как умрет Карл II, так и передерутся.
Это правда читатель. Франция, Испания, Голландия, Англия, Австрия, Пруссия, Португалия, Савойя, Мантуя, Кельн и Бавария тринадцать лет будут драться за испанское наследство. В Европе и в Америке. А когда прекратят, то, наконец, обнаружат совсем неожиданное и неприятное для себя. Россию, ворвавшуюся в Европу!
Уходил век семнадцатый. Уплывала с ним в прошлое Русь Московская, Русь боярская. Даже летоисчисление поменялось. Считать стали не от сотворения мира, а с Рождества Христова. И год теперь начинался не с 1-го сентября, а с января. Потому, вместо 7208 года наступал новый 1700-й год.
«Враг рода человеческого»
По свидетельству Плиния Старшего так Агрипинна отзывалась о своем сыне Нероне. Ныне так называют дьявола
Он знал всегда, что в нем кто-то живет. Этот кто-то ощущался всей кожей, которую изнутри покалывали тысячи маленьких, но ледяных иголок. Ощущался ударами колокола в ушах. Голова сама становилась колоколом, о стенки которого бился и пульсировал язык, вызывая гулкое эхо разносившееся по всему телу, отчего бесчисленное множество острых ледышек впивалось изнутри в кожу, выползая своими остриями сквозь подушечки пальцев, превращая ногти в тонкие заточенные лезвия ножей. Когда он полоснул ее первый раз, он вдруг почувствовал облегчение, как будто брызнувшая кровь, согрела тот пронизывающий холод, что овладевал им. Он принялся наносить новые и новые порезы. И ему становилось все лучше и лучше. Озноб уходил, уступал место расслабляющему теплу. Его согревал вид чужой крови, ее парной запах. Нет, он не пытался ее пить, или рвать тело зубами. Вкус заранее был неприятен. Он это знал точно. Мало того, он сразу постарался ее смыть. Нет, он не прятал улики, он делал это бессознательно. Лишь позже к нему пришло понимание правильности этого.
Впервые ЭТО он почувствовал лет в десять. Он стоял среди толпы, глазеющих горожан, как вдруг, почувствовал нарастающий гул колоколов в ушах, ему показалось, что голова превратилась в бронзовый сосуд, по которому, кто-то отчаянно бьет палкой. Он с трудом поднял голову, чтобы оглядеться, смотрит ли кто-нибудь на него, слышат ли окружающие. Но их внимание было приковано к эшафоту. И он посмотрел туда. Палачи уже привели на помост какого-то мужчину. Его тело было покрыто сплошными кровоподтеками, зияющими сквозь рваную одежду. Это был, как говорили один из знаменитых разбойников, наводнивших тогда Лифляндию. Палачи безжалостно сорвали с него лохмотья и прикрутили к колесу. Первые брызги крови вырвавшиеся из его тела, когда подручный мастера мощной кувалдой раздробил ему ногу внезапно вызвали у Иоганна чувство облегчения. Одно не понравилось. Это истошный крик, который издал истязаемый.
