1944 года, потому что слова о парне, которого хранят талисманы
кольцо, плеть и балалайка, были понятны всем и не требовали перевода:
Сохранит меня нагайка,
колечко да балалайка…
Мы, еще детьми оказавшиеся в Белграде под немцами, эту песню, конечно, не знали и услышали ее от русских солдат только после освобождения. Именно с того времени песню о кольце, плети и балалайке, как когда-то, поет мне русский, у которого шрам пересекает верхнюю губу, и память моя о нем во сне не ослабевает. Мой школьный приятель Никола Биляр никогда не слышал эту песню, хотя занимался музыкой, и ему так и не довелось ее услышать. Я расскажу, какую роль эта песня сыграла в его жизни, чтобы не говорили: «Это было давно и неправда».
* * *
Когда Никола Биляр прожил первый год жизни, ему пропустили птицу через рукав и купили плеть с рукоятью, украшенной затейливой резьбой. Он берег плеть и умел выщелкивать ею свое имя. Позднее, когда у Николы обнаружился музыкальный талант, плеть была забыта на полке над изголовьем кровати. Музыкальный дар открылся очень рано и совершенно случайно. Была Страстная неделя, ему дали выпить из колокола и отправили с куском пирога на луг между домом и Дунаем, ибо не годится слушать птичье пение на пустой желудок. На лугу тропинки расползлись, как улитки после дождя, они источали разные запахи, и мальчишка стал давать запахам имена. Имена эти Никола пел прерывистым тонким голосом, а на вопрос, что он делает, отвечал, что выпускает песни на белый свет, потому что довольно они насиделись в темноте. Потом он принес их домой на Дорчол. На седьмом году жизни в «Политике» на странице объявлений для него нашли учителя пения. Так Никола Биляр научился петь прежде, чем читать, и выучил ноты прежде, чем буквы.
В назначенный день мальчик перевязал красной ниткой дождевого червяка, и дождь не пошел, а в дверях появился старик с квадратными зрачками и такими изношенными ушами, что казалось – стоит их потереть, и они свернутся, как увядшие листья. Волос на голове у него едва ли набралось бы на одну трубку, а борода была моложе и поседела еще внутри, прежде чем вырасти. У старика были прошлогодние глаза, и, оглядывая комнату, он предупредил, что как есть разная вода – которая гасит огонь и которая не гасит, так и с пением. Это значит, объяснил он, что сначала он познакомит своего питомца с историей и развитием музыкальных образов, возникших здесь, на Балканах, где собачьей вони в земле по локоть, а человеческой крови – лишь на пядь. При этом никакой инструмент, кроме голоса, ему не нужен. Это важно, подчеркнул он, читая носом запахи в комнате, потому что по всей стране в музыкальных училищах изучают исключительно духовную музыку Запада, а об остальном помалкивают, как будто собственного музыкального прошлого у нас и не было. А ведь известно, что нож, который поменял владельца, нужно точить заново…
