И думалось о маме. Когда лег на раскладушку, она погладила его по щеке и шепнула:
— Я еще зайду. Если не уснешь.
Нет забыла… Своему дяде Володе улыбается. И Алену обняла, похвалила…
И вдруг посветлело на веранде — дверь открылась. Скрипнула половица. Он повернул голову — мама.
— Не спишь? — Она присела на раскладушку. — Представляю: в голове, наверно, крутятся, крутятся мысли. О чем думаешь?
— Обо всем.
— И обо мне?
— Ага.
— Как думаешь?.. Плохо? Что примолк?
— Почему? Хорошо думаю… Бабушку жалко. Одна там… Она мне рассказывала, как ты ангиной болела. Совсем маленькая. Чуть не умерла…
Мама вздохнула:
— Видишь, как настроена. А тоже могла бы жить у нас. Места достаточно. Три комнаты, веранда. Здесь и батареи поставлены. Владимир Иванович все приспособил. Газ. И ванная. Тебе нравится тут?
— Ничего… А он… все время тебя так называет?
— Наденька? — Голос мамы потеплел. — Тебе обидно, да?
— Будто ты маленькая.
— Так я маленькая и есть. Он же, видел, какой большой. И на шесть лет старше меня. Потому и зовет так. Не сердись, мой хороший, привыкнешь.
— А в лагерь я поеду?
— В лагерь захотелось?
— Ты же говорила.
— Да, путевка есть. Там тоже хорошо тебе будет. Мы все в гости приедем.
— Мама, а ты кого больше любишь — дядю Володю, меня или Алену?
— Ох, и глупыш ты, Димка! Всех вас люблю. И тебя люблю, губошлепик мой, ревнивец сердитенький! Закрывай глаза. Разговорила тебя — теперь не уснешь.
Обдав Димкино лицо теплом своего дыхания, мама поцеловала его и тихонько вышла.
А Димке все равно было обидно. Только одного его всегда любила, а теперь — всех. Даже и Алену. Будто сто лет ее знает…
Разбудил Димку кенар Колька. «Заслуженный артист улицы Топольной» заливался такими длинными, переливчивыми трелями, будто и в самом деле изо всех сил старался для большой, благоговейно внимавшей ему аудитории.
А где же аудитория? Послушал Димка — вроде и дома никого нет. Он встал, прошел в комнату. Кенар, склонив набок желтую, точеную головку, поглядел на него черным зрачком и снова залился: обрадовался новому слушателю. В другой комнате — тоже пусто, одни рыбы плавают в своих зеленых водах. В коридорчике была еще дверь. Димка несмело постучал — молчание. Открыл дверь — никого. Шкаф, мамино платье на стуле, широкая тахта застелена голубым покрывалом с кисточками.
Ну, мама и дядя Володя ушли на работу, ясно. А где Алена? Вышел на крыльцо — и в садике нет. В углу, за сарайчиком, отгороженным высокой сеткой, белые куры ходят, червяков ищут.
