— Да уж представляю, — угрюмо сказал Громов. — С ним, с твоим отцом, наверное, не соскучишься.
— С ним просто обхохочешься. — Лариса всем своим лицом и даже грудью показала, как сотрясаются от смеха люди, получившие возможность пообщаться с ее отцом.
— Триста пятьдесят анекдотов! — Громов покачал головой.
— Может быть, даже больше. Я его уже года два не видела.
— И почти столько же тостов, — это было произнесено почти с мистическим ужасом.
— Не каких-нибудь, а грузинских, — просияла Лариса. — Значит, договорились?
Спорить с ней было все равно, что пытаться переубедить стену, на которую вот уже минуту смотрел Громов. Внезапно он понял, что ему становится все труднее поддерживать и этот дурацкий диалог, и эти затянувшиеся отношения.
— Баста, — сказал он. — Разговор закончен. Все остальное — тоже.
— Что «остальное»? — насторожилась Лариса.
— Это. — Громов ткнул ее в голую грудь. — И это. — Палец указал на стол, где вот уже второй день стояла его любимая чашка, вымазанная засохшей губной помадой. — И это тоже. — Подразумевался диван перед телевизором, до сих пор сохранивший вмятины от роскошного Ларисиного тела.
Еще на что-то надеясь, она попыталась соскользнуть к ногам Громова, вся такая же покорная, как сброшенный на пол халатик, но он ей не позволил, придержал за плечи. И отчеканил:
— Где лежат деньги, ты знаешь. Возьмешь, сколько нужно — на такси, на гостиницу для родителей, на угощение. Лично для себя можешь взять пособие по безработице недели на две. Дальше устраивай свою жизнь сама. — Громов помолчал, обдумывая, все ли сказано, а потом добавил: — Дверь перед уходом захлопнешь. Ключи оставишь в прихожей.
Разумеется, дожидаться от Ларисы изъявлений благодарности за бесплатный приют было бы верхом наивности, но то, что Громов услышал, направившись к выходу, заставило его остановиться и обернуться.
— И откуда в тебе столько злобы? — выкрикнула она, яростно ударяя себя кулаками по бедрам. — За что ты меня ненавидишь?
— Злоба? — Он не поверил своим ушам. — Ненависть? При чем здесь ненависть, дурочка? Что ты можешь о ней знать? Это как боевой нож, которым ни один нормальный мужик не станет резать домашний хлеб.
— Только не надо красивых фраз! — закричала Лариса. Все то время, которое она прожила в этой квартире, почти не ударив пальцем о палец, ей каким-то образом удавалось скрывать, что голос у нее может быть до такой степени визгливым. — Ты выставляешь меня за порог, вот и все! В чем я провинилась?
